Беседа с богом странствий

Как ни странно, N-сан показалось, что голос тоже принадлежит Сэйтаро. N-сан была смелой и, крепко схватив юношу за руку, сказала:

– Ты что делаешь? И не стыдно тебе? Я живу в этом доме. Отстань, а то сторожа позову.

Но юноша продолжал твердить:

– Выкладывай деньги.

N-сан, к которой постепенно вернулось самообладание, снова посмотрела на юношу. И снова убедилась, что у него действительно черты лица застенчивого Сэйтаро. N-сан стало жутко, и, продолжая держать юношу за руку, она закричала:

– Дедушка, скорее сюда!

Услышав крик, юноша стал вырывать руку. N-сан сразу же выпустила её. И юноша пустился бегом.

Запыхавшись (когда она опомнилась, то обнаружила, что крепко прижимает к груди платок, в который был завёрнут лёд), N-сан влетела в дом. Там стояла полная тишина. Заглянув в гостиную, N-сан смутилась, увидев хозяйку, читавшую вечернюю газету.

– N-сан, вы? Что случилось? – В голосе хозяйки слышалось недовольство. И не только потому, что её испугал громкий топот, но и потому, что N-сан дрожала всем телом, хотя и пыталась улыбнуться.

– Ничего особенного, просто, когда я поднималась по нашей улице, ко мне стал приставать какой-то человек.

– К вам?

– Да, вцепился в меня сзади и говорит: «Ну-ка, сестрица, выкладывай деньги». Представляете?..

Из соседней комнаты донёсся голос лежавшей в постели Юки-сан. Голос звучал необычно сурово, что явилось неожиданностью не только для N-сан, но и для матери девушки.

– Мама, если можно, чуть потише.

N-сан, у которой слова Юки-сан вызвали скорее презрение, чем недовольство, воспользовавшись случаем, вышла из гостиной. Лицо юноши, похожего на Сэйтаро, всё ещё стояло у неё перед глазами. Нет, не лицо юноши, лицо самого Сэйтаро, только с чуть стёршимися чертами.

Минут через пять N-сан понесла во флигель пузырь со льдом. А вдруг Сэйтаро там нет, вдруг он умер? Вот какая мысль пришла N-сан в голову. Но, войдя во флигель, она увидела, что Сэйтаро тихо спит при свете ночника. Лицо его было по-прежнему прозрачно-белым.

Казалось, на него легла тень заполонившего весь сад хвоща.

– Давайте снимем пузырь. – Когда N-сан говорила это, у неё было такое ощущение, будто кто-то стоит у неё за спиной.

* * *

N-сан закончила свой рассказ, и я, глядя ей в лицо, спросил с некоторым злорадством:

– Сэйтаро… Вы его, наверное, любили?

– Да, любила, – ответила с неожиданной для меня чистосердечностью N-сан.

Кармен

Когда же это было? До русской революции или уже после? Кажется, всё-таки после. Да нет, определённо после, потому что я запомнил каламбур, отпущенный Данченко в моём присутствии.

Дело было душным дождливым вечером. Господин Т., театральный режиссёр и мой приятель, стоя на балконе Императорского театра со стаканом шипучей воды в руке, беседовал с Данченко – слепым поэтом с льняными волосами.

– Видно, таково веление времени, – заметил господин Т., – если русская опера приехала в далёкую Японию.

– На то они и большевики, – откликнулся Данченко, – чтобы пропагандировать большое искусство.

В тот вечер, пятый с начала гастролей, давали оперу «Кармен». Я был без ума от Ирины Бурской, исполнительницы заглавной роли. Большеглазая, с чуть вздёрнутым носиком, она покоряла всех чувственностью и силой страсти. Я с нетерпением ждал, когда она выйдет на сцену в костюме Кармен. Но вот поднялся занавес, и перед нами появилась не Ирина, а какая-то другая певица – носатая, с водянистыми глазами и невыразительным лицом.

Мы с господином Т. приуныли.

– Как жаль, что нынче Кармен поёт не Ирина! – вздохнул я.

– Я слыхал, что сегодня она взяла выходной, – прошептал господин Т. – На это есть причина, причём весьма романтического свойства.

– Что ты имеешь в виду?

– Третьего дня в Токио приехал какой-то русский князь, из бывших: кинулся сюда вдогонку за Ириной. Однако с некоторых пор у неё появился другой покровитель – коммерсант из Америки. Узнав об этом, князь с горя повесился у себя в номере.

Слушая господина Т., я припомнил одну сцену, свидетелем которой оказался накануне. Поздно вечером в своих гостиничных апартаментах Ирина, окружённая множеством гостей – мужчин и женщин, – раскладывала карты. Одетая в чёрное с красными оборками платье, она гадала на цыганский манер. Улыбнувшись господину Т., Ирина неожиданно предложила:

– Хотите, я вам погадаю?

Должен признаться, что сам я ни слова не понимаю по-русски за исключением «да», поэтому мне переводил господин Т., который владеет двенадцатью иностранными языками.

Раскинув карты, Ирина сказала:

– Вы счастливее, нежели он. Вам удастся жениться на той, кого вы любите.

Местоимение «он» относилось к русскому господину, который стоял подле Ирины, беседуя с кем-то из гостей. К сожалению, я не запомнил ни его лица, ни во что он был одет. Помню только, что в петлицу у него была воткнута гвоздика. Быть может, это и был тот несчастный, который повесился, поняв, что Ирина разлюбила его…

– Значит, сегодня мы её не увидим.

– Не пойти ли нам отсюда куда-нибудь выпить по рюмочке? – Господин Т., разумеется, тоже принадлежал к числу поклонников Ирины.

– Может быть, всё-таки останемся на следующее действие?