Беседа с богом странствий

Соломон боялся стать её рабом, но, с другой стороны, это было блаженное чувство. Несовместимость двух этих чувств причиняла Соломону невыразимое страдание. Сидя на своём престоле из слоновой кости, украшенном с обеих сторон фигурами львов из чистого золота, он то и дело испускал тяжёлые вздохи, из которых рождались стихи:

Что яблоня между лесными деревьями, то возлюбленный мой между юношами. Знамя его надо мною – любовь. Подкрепите меня вином, освежите меня яблоками, ибо я изнемогаю от любви.

Как-то раз на закате дня Соломон вышел на балкон своего дворца и устремил взгляд вдаль, к западу. Разумеется, отсюда он не мог увидеть Сабейское царство, но на него снизошло чувство, близкое к успокоению и в то же время похожее на печаль.

Вдруг в лучах заходящего солнца возник призрак в виде какого-то неведомого зверя, напоминавшего крылатого льва с двумя головами. Одна из них была головою царицы Савской, а другая – Соломона. У обоих были оскалены зубы, а из глаз почему-то текли слёзы. Какое-то время призрак реял в воздухе, а потом послышалось завывание ветра, и он растворился в небесной выси, оставив после себя лишь протянувшуюся по небосводу серебристую цепь облаков.

Соломон по-прежнему неподвижно стоял на балконе. Смысл видения, быть может, загадочного для других, был ему понятен.

Когда над Иерусалимом опустилась ночь, Соломон – а он был ещё молод годами – стал пить вино со своими жёнами, наложницами и слугами. Сосуды для питья и еды были у него из чистого золота. Но Соломону не хотелось ни разговаривать, ни веселиться вместе со всеми. Его переполняло чувство, доселе ему неведомое и такое сильное, что было трудно дышать.

Не упрекай шафран за то, что он ал.
Не упрекай лавр за то, что он благоухает.
И всё же как печально,
Что шафран чересчур ал,
А лавр так сильно благоухает.

Так пел Соломон, перебирая струны арфы, и по лицу его катились слёзы. Слова песни ложились на мелодию, исполненную необычной для него страсти. Наложницы и слуги недоумённо переглядывались между собой, но никто из них не отважился спросить Соломона, что означает его песня. Допев до конца, он уронил увенчанную короной голову на грудь и некоторое время сидел с закрытыми глазами. А потом… А потом Соломон неожиданно поднял просиявшее лицо и, как в прежние времена, заговорил со своими жёнами, наложницами и слугами.

Фарсисский корабль и корабль Хирамов в три года раз привозили золото, и серебро, и слоновую кость, и обезьян, и павлинов. Но верблюды с посланцами Соломоновыми ни разу не перешли окружавших Иерусалим холмов и пустынь, за которыми лежало Сабейское царство.

Почему Робинзон приручил обезьяну?

Почему Робинзон приручил обезьяну? Потому что хотел видеть перед собой карикатуру на самого себя. Мне это доподлинно известно. Когда Робинзон, с ружьём на плече, в продранных на коленях штанах, смотрел на обезьяну, которая, скривив свою серую физиономию, устремляла угрюмый взгляд в небо, лицо его расплывалось в улыбке.

Миниатюры

Воды Окавы

Я родился недалеко от реки Окавабата. Выйдя из дому, я видел покрытый молодой листвой дуб, проходил по узкой улочке Ёкоами, вдоль которой тянулись чёрные изгороди, и сразу же передо мной открывалась широкая гладь реки – я оказывался на набережной Хяппонгуи. С раннего детства и до окончания средней школы я почти каждый день видел эту реку. Видел воду, суда, мосты, песчаные отмели, видел занятых работой людей, рождённых на воде и живущих на воде. Теперь я с каждым днём всё сильнее ощущаю прелесть запаха речной воды, который вдыхал полной грудью, когда в разгар лета, после полудня шёл по раскалённому песку учиться плавать.

Почему я люблю эту реку? Может быть, потому, что чувствую бесконечное обаяние мутной, чуть тепловатой воды Окавы? Мне и самому не нравится это объяснение. Только уже много лет, каждый раз когда я вижу эти воды, у меня возникает такое непередаваемое чувство покоя и умиротворения, что даже слёзы навёртываются на глаза. У меня возникает ощущение, что я ухожу от того мира, в котором живу, и вхожу в страну мечты и воспоминаний. Из-за душевного трепета, из-за возможности ощутить покой и умиротворение я так люблю воды Окавы.

Серебристо-серая дымка, зеленоватая маслянистая вода реки, неуверенные гудки, похожие на тяжёлые вздохи, треугольные тускло-коричневые паруса угольщиков – всё, что я видел на реке, навевало постоянную грусть, заставляло трепетать моё детское сердце как листок ивы.