Беседы о науке

– В том, что мы всегда шли вперёд. Потому что у нас всегда был прогресс.  И когда государство говорило: надо делать мощности для вновь вводимых металлургических и химических комбинатов, для ледоколов и подводных лодок. Был этот прогресс и тогда, когда нас стали ругать: мол, рынок на дворе, а вы не то делаете. Ботиночный завод – вот что надо делать. Мы не слушались. Делали мощные турбины. По малым, кстати, тоже ругали: опять, мол, ваше энергосбережение? Что за ерунда? А ничего, делаем – бизнес покупает. Наши разработки приезжали смотреть американцы. Встречаемся. С нашей стороны – 12 новых вариантов техники. Демонстрируем им только физические процессы (техника-то военная) – и уже огромный интерес. Все дело в том, что мы выше их стоим по науке и даже по технике. Значительно выше. У нас такая техника выходит, что американцам порой приходится только локти кусать. В турбинах российский уровень выше, чем на Западе. Западная Европа подводные лодки почти не делает. В основном американцы. То, что делают французы и англичане – это мелочь.

– И это, не смотря на все кризисы и спады?

– Ну, а мы по-другому просто работать не умеем. Не приучены. Да и научный задел у нас большой. Ведь мы, КБ, всегда на задел работали. На будущее. У нас совершенно разные машины есть. Спектр разработок огромен. Если по 40 лет турбины работают, значит это как-то характеризует уровень их конструирования, качество науки. Все ведь с кондачка не делается. КТЗ – третья фирма в мире, у которой не ломаются лопатки. Во всем мире ломаются, а у нас – нет.

– Вы их сами конструируете и производите – зачем? Ведь есть специализированные предприятия…

– Лопатки – сами, термодинамику – сами. Все сами. Все до конца. Мы с нуля на корабле работаем, чего никто не делает: ни «Дженерал электрик», ни «Сименс». В итоге американцы свои лодки буксирами швартуют, а ниши ходят так, своим ходом. Только винт повернулся – и вперед… Вообще-то, когда начиналась работа  по подлодкам, положение у турбинистов было довольно пикантное: крупные судовые машины делать умели, а малые – нет. Так, кое-как. Мы взяли все это хозяйство на свое рассмотрение, пропустили через лаборатории. Выпустили новую серию. В три раза дешевле получилось, чем у конкурентов. Это еще не силовой агрегат был. Это была автоматика. Но даже гегемоны управления машин были удивлены полученным в Калуге результатом…

Сроку минуло после этого разговора с академиком Кирюхиным – почти два десятка лет. Много воды с тех пор утекло. А с ней – и былых достижений «турбинки». В память об академике Кирюхине сегодня в Калуге назван сквер. Как раз напротив заводской проходной, которую на протяжении полувека пересекал выдающийся ученый. Правда, подхватить академическую эстафету у Кирюхина никому из калужских турбинистов пока не удалось. Да и другим калужским исследователям не удалось тоже. Научная планка Владимиром Ивановичем была поднята довольно высоко. Впрочем, с академических своих вершин единственный калужский академик взирал довольно снисходительно. Если не сказать – иронично. Во всяком случае, главным своим достижением в жизни считал диплом инженера, полученный в трудные послевоенные годы в МЭИ…

Внучатая космология

(Астрофизик Борис Штерн)

О столетних изысканиях современной космологии рассказывает внук калужского учителя, известный российский астрофизик, доктор физико-математических наук, старший научный сотрудник Института ядерных исследований РАН и астрокосмического центра ФИАН, главный редактор газеты «Троицкий вариант – Наука» Борис Штерн.

«У нас здесь очень красиво. Приезжайте», – сразу же откликнулся на просьбу об интервью известный ученый. «У нас» – это в уютном наукограде Пущино на Оке. Вблизи него Борис Евгеньевич обитает в уютном деревянном домике собственной конструкции с массой хитрых лесенок, веранд, балкончиков, уютных кабинетиков и добродушных собак. Наверху, под самой крышей у окна, – любимое место астрофизика. Маленький стол, два стула, монографии по космологии, ноутбук и морской бинокль. Линзы прибора обращены на живописные приокские дали.

Ока в самом деле обладает аномальным космическим притяжением. Сначала на ее берегах, в Калуге, Циолковский конструировал космонавтику. Здесь же в начале XX века познакомился с молодым калужским учителем Леохновским и заразил того своими звездными мыслями. Мысли эти не пропали даром и резонировали сначала в дочери Леохновского, а затем – и во внуке, ставшем со временем одним из авторитетных российских астрофизиков. Плюс самым ярким из современных подвижников новой космологии.