Своим появлением поздним вечером я нарушил немало обычаев. Но ночевать за городскими стенами не собирался. Заставив многих расступиться, я подвел лошадь к воротам и стоящий ко мне спиной плотный невысокий страж, услышав топот копыт, не поворачиваясь, сердито рявкнул:
— Обожди!
— Нет — ровно ответил я.
— А?! — уже с сердитостью в голосе тот неспешно обернулся и… замер, прилипнув взглядом к красной отметине пятипалой ладони у меня на груди — Ох…
Кивнув ему, я мягко ткнул лошадь ногой, и мы беспрепятственно въехали в Сноувэрг, провожаемые тревожным перешептыванием остальных путников.
Платить мы не стали — палачи, сильги, сестры Лоссы, шуты, циркачи и барды не платят за въезд…
Часть вторая. Глава 4
Глава четвертая.
В городе все стало хуже.
Взгляды, взгляды, отовсюду пристальные взгляды… В долинном городе вроде Буллерейла меня такое навязчивое внимание не удивило бы. Но здесь? В Сноувэрге, где две трети населения горцы или столь же кипуче гордые полукровки?
В моем ежегодном предосеннем путешествии я не зря оставлял протяженные предгорья Трорна напоследок, хотя любой опытный путник тут же скажет, что это великая ошибка — ближе к осени тут особо часты дожди, а бывают и снегопады. Спуски и восхождения опасны, ночевать холодно, встречных людей мало… Сюда надо ехать в середине лета. Но уж точно не в зябкие осенние дни. Я же, невзирая на свой опыт, поступал ровно наоборот — и все из-за здешнего люда. Внешне суровые, порой даже надменные, молчаливые, они умели вести себя достойно. Умели сдерживать свой интерес, умели отвернуться и не быть навязчивыми. В горских селениях я чувствовал себя почти обычным человеком — не хуже и не лучше других. И для палача это великая передышка… особенно после тяжкого путешествия по долинным эшафотам…
Однако сегодня меня этим ценным даром невнимания обделили. Столько взглядов… и ведь смотрят не на нас, а на
— Ты заметил, Рург? — тихо спросила она.
— Трудно не заметить — усмехнулся я — Еще немного и я буду весь в дырках от их взоров…
— Смотрят тяжело… даже мрачно…
— Да.
— Ты уже бывал здесь прежде?
— И не раз — кивнул я — В Сноувэрг свозят приговоренных со всех окрестностей. Обычное дело. Это позволяет мне не углубляться дальше в горы — чему я только рад. И нет, госпожа Анутта… упреждая твой вопрос, отвечу сразу — я не натворил здесь ничего плохого в последний свой визит.
— Ты ведь палач…
— И никого не казнил — припомнил я прошлый год — Лишь немного пыток…
— Немного пыток — повторила девушка и саркастически закатила глаза — Какая мелочь…
— Никто не осиротел — заметил я — Мной были взяты лишь кровь, плоть и несколько костей, но не жизнь.
— Что ж… трудно поспорить… Но раз дело не в твоем прошлом визите, то…
— То дело в нынешнем — кивнул я, скользя взором по ничего не выражающим лицам трех стоящих у дороги белобородых стариков в черных одеждах.
И вот еще одна великая разница между горцами и долинными. Потребовались десятилетия, чтобы заставить хотя бы стражников носить положенную им одежду. Тут все предпочитали одеваться одинаково — в прочно сшитую кожаную и шерстяную одежду. Невзирая на родовитость, положение в общине, богатство, все они одевались одинаково и поэтому всем нездешним приходилось разговаривать со всеми одинаково уважительно. Как понять кто стоит перед тобой? Обычный пастух или староста? Гончар или писец из городской управы? Даже женщины одевались в неокрашенные одежды — хотя под серой шерстью и грубой кожей могли носить яркие шелка, кои мог узреть лишь муж. Мужчины же… единственные изменения, что они себе позволяли за проходящие годы их жизни так это все темнеющая и темнеющая со временем одежда.
— Ты знаешь кого тебе…
— Кто-то обычный — ответил я, оборачиваясь и бросая еще один взгляд на стариков — Я так думаю.
— Думаешь?
— В письме не было ничего кроме просьбы прибыть и исполнить приговор — отозвался я, направляя лошадь в боковую улочку — Обычное послание палачу. Было указано имя приговоренного и ничего более.
— Никакого титула?
— Верно — кивнул я и, чуть помолчав, задумчиво добавил — Но была жирная чернильная клякса. Красная. Прямо рядом с именем приговоренного. Тогда я не придал этому значению, а вот сейчас вдруг вспомнил. Ведь письмо было написано черными чернилами.
— Кляксу могли посадить и до этого — заметила сильга — Не выбрасывать же чистый лист? Писчая бумага недешева.
— Да — согласился я.
— Но ты так не думаешь?
— После всех этих пронзающих взглядов? — хмыкнул я, поворачивая голову и с высоты седла глядя на тянущиеся мимо узкие окна с темными фигурами за мутноватыми стеклами — Что-то не так…
— На постоялом дворе узнаем больше — Анутта пожала плечами и ободряюще мне улыбнулась.
Я покачал головой: