Читаем Беседы с Чарльзом Диккенсом полностью

В предисловии к «Пиквику» вы признаетесь, что не увлекаетесь такими развлечениями, как охота и рыбалка, но вы ведь вели активный образ жизни…

Я и правда никогда не отличался крепким сложением и совершенно не понимаю любителей охоты, рыбалки или бокса, но всегда обожал крикет. Да, я очень ясно помню поле для крикета в поселке, где я рос, — сейчас, увы, присвоенное железной дорогой. Вы ведь помните, что в «Пиквике» есть веселый крикетный матч между Дингли-Деллом и «Магльтонцами» и что маленькая Нелл отдыхает в пути, выйдя к крикетному полю. Переехав в Гэдс-Хилл, я устраивал крикетные матчи на своем участке.

Хотя в «Никльби» я ясно показал, что осуждаю невоздержанность, связанную с боксом, я пригласил моего друга Лейарда пойти со мной на матч Сейера и Хинена[49] за титул мирового чемпиона в 1860 году и опубликовал немало статей о «модном развлечении» (как назвал кулачные бои Пирс Иген). В 1866 году я устроил в Гэдс-Хилл день состязаний, который привлек около двух тысяч душ. Особенно мне запомнился один участник, который пришел вторым в беге с барьерами, не переставая энергично дымить своей трубкой. «Если бы не ваша трубка, — сказал я ему у финиша, — вы пришли бы первым». «Прошу прощения, сэр, — ответил он, — но без своей трубки я не пришел бы никуда»[50]. Забавно, а?

* * *

А как насчет вашего собственного участия?

Я всю жизнь был заядлым пешеходом — не в качестве соревнования, признаюсь, а потому, что это невероятно приятная деятельность, в компании или в одиночестве. Да, редко выдается такой день, когда бы я не проходил пешком много миль. Это возможность внимательных наблюдений, которые служат неотъемлемой частью моего писательского труда, и в отсутствии городских улиц мне остро не хватает того стимула, который они дают моему воображению. Несколько моих персонажей предприняли марафонские переходы. Моим собственным особым достижением был подъем в два часа ночи, после трудного дня (в котором было не только хождение пешком, но и многое другое), чтобы отшагать тридцать миль[51] до завтрака[52]: от Тэвисток-Хаус в Лондоне до Гэдс-Хилл-плейс в Кенте! А когда во время моего второго посещения Америки я не смог ходить пешком из-за хромоты и нездоровья, организатор моих чтений, Человек из Росса, бросил вызов на соревнование в пешей ходьбе на двенадцать миль[53] моему американскому издателю, Бостонскому петушку. Ваш покорный слуга, Хрипун с Гедс-Хилл, был судьей и неплохо повеселился.

* * *

Да, забавно! Говорят, что еще вы любите цирк. Что вас в нем привлекает?

Обожаю зрелищность, движение, ловкость и яркость — и таинственных созданий в костюмах богов и сильфид. Он чудесен, великолепен и поразителен. Я писал о цирке в «Тяжелых временах», конечно, и опубликовал очерк о главном цирке Англии, Астли, в «Очерках Боза». Я отправил туда Кита и Барбару (в «Лавке древностей») с родными в выходной день, и кавалерист Джордж из «Холодного дома» идет туда, чтобы отвлечься от проблем. Как-то летом, когда я отдыхал в Бродстейрзе, я окунулся в вихрь развлечений, обнаружив, что неподалеку выступает укротительница львов. Я написал моему дорогому другу Бирду, что он пропустил диких зверей в Рамсгейте и молодую особу в доспехах, которая входила в клетки, пока неотесанный гнусавый смотритель провозглашал: «Бот она, удибидельная бласть женщин!»[54] В цирке Франкони в Париже я наблюдал, как восторженно принимали клоуна из «Астли». Его звали Босуэлл, и весь цирк содрогался от криков «Боз Звилл! Боз Звилл!!!»[55]. Да уж, вы поняли: я люблю цирк!

* * *

И наконец, мне нужно понять, что стоит за тем мнением, которое широко распространилось после «Рождественской песни», — будто вы единолично изобрели Рождество. В этом что-то есть?

Господи! Нет, конечно! Празднование Рождества существовало задолго до моего появления на сцене! Просто, когда я был маленьким, оно было немодным. Однако, как свидетельствуют мои рассказы в «Очерках Боза» и «Пиквикском клубе», Рождество определенно почиталось уже тогда, когда я впервые начал о нем писать. Когда я следом за «Песнью» опубликовал «Колокола» и «Сверчка за очагом», мои читатели начали ждать от меня рождественских сочинений, будь то истории про Рождество или истории в честь Рождества, написанные мною самим или же несколькими авторами для специальных номеров «Домашнего чтения» и «Круглого года».

Перейти на страницу:

Похожие книги

Девочка из прошлого
Девочка из прошлого

– Папа! – слышу детский крик и оборачиваюсь.Девочка лет пяти несется ко мне.– Папочка! Наконец-то я тебя нашла, – подлетает и обнимает мои ноги.– Ты ошиблась, малышка. Я не твой папа, – присаживаюсь на корточки и поправляю съехавшую на бок шапку.– Мой-мой, я точно знаю, – порывисто обнимает меня за шею.– Как тебя зовут?– Анна Иванна. – Надо же, отчество угадала, только вот детей у меня нет, да и залетов не припоминаю. Дети – мое табу.– А маму как зовут?Вытаскивает помятую фотографию и протягивает мне.– Вот моя мама – Виктолия.Забираю снимок и смотрю на счастливые лица, запечатленные на нем. Я и Вика. Сердце срывается в бешеный галоп. Не может быть...

Адалинда Морриган , Аля Драгам , Брайан Макгиллоуэй , Сергей Гулевитский , Слава Доронина

Детективы / Биографии и Мемуары / Современные любовные романы / Классические детективы / Романы
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное