Читаем Беседы с Чарльзом Диккенсом полностью

Вас знают как защитника прав бедных. Вы не могли бы сформулировать свою позицию?

Конечно. Хотя я решительно НЕ поддержал бы революцию ради уничтожения традиционных структур английского общества и понимаю, что необразованные рабочие не обладают культурой, свойственной людям из вышестоящих слоев, я твердо убежден, что любые мужчина или женщина в нашей стране должны иметь право на приличную еду, жилище и минимальные удобства. По собственным наблюдениям я знаю, что простые люди обладают чувством ответственности и, если дать им шанс, готовы довольствоваться своей долей. В их единственный свободный день таверны переполнены, но там нет пьянства и драк. Когда такие люди хотят отдохнуть, там царят только добродушие и веселье.

* * *

Показав, как Оливер Твист просит «еще», вы, возможно, создали свой самый известный образ. Откуда у вас взялось столько страстности?

Оливеру Твисту нужно не просто больше каши — ему нужно больше еды, больше одежды, больше жилья, больше внимания к его потребностям как ребенка, больше доброты и больше любви. Закон обходится с бедняками хуже, чем с преступниками, не учитывая, что больной человек, беременная женщина или беспомощный ребенок не в состоянии о себе позаботиться. Новая система помощи бедным, которая стала законом за пару лет до того, как я начал писать «Оливера Твиста», была доктринерским законодательством, основанным на совершенно ошибочном взгляде на природу человека. «Философ» Бентам и его последователи — глупо-софы, как я бы сказал, — считают, что поведение человека определяется только себялюбием. В их теориях нет места тем ценностям, которые делают мужчин и женщин истинными людьми: узам любви, щедрости и бескорыстной заботы о ближних.

Я описал путь Оливера, чтобы показать: человек, взращенный на основе этих неверных принципов, неизбежно встанет на путь преступлений. Оливеру нужна не такая вот мудрость — Господи, нет же! — а больше всего. Даже бедная обреченная Нэнси — проститутка — демонстрирует больше добродетели в своей преданности своему убийце Сайксу и заботе об Оливере, чем мистер Бамбл, миссис Манн, миссис Корни и совет, вместе взятые, то есть все те, кому доверили заботу о мальчике.

* * *

Вы также очень решительно выступали в защиту права на развлечения.

Совершенно верно! Когда мой друг мистер Стили — астматический владелец цирка в «Тяжелых временах» — заявляет: «Людей нухно рахвлекать», он выражает мою убежденность в том, что англичане, насколько я знаю, самые работящие люди под этим солнцем[40] — и потому нуждаются в продыхе, в развлечениях и в особенности (как мне представляется) в чем-то движущемся[41]. В цирке или театре, например. Простые люди это понимают и потому стремятся попасть в театр при любой возможности.

* * *

Теперь понятно, почему в ваших романах столько описаний попоек! Я слышал, что вы выражали недовольство, когда Джордж Крукшенк создал свои гравюры и сказки, предостерегающие против опасностей выпивки. Вы готовы закрыть глаза на пьянство?

Нисколько. Хотя умеренная выпивка вносит значительный вклад в радость человеческого общения — как мы с вами видим даже сейчас, за этим разговором, — я прекрасно осознаю, какие ужасающие последствия может иметь пьянство. Об этом свидетельствуют и мой ранний очерк «Смерть пьяницы», и, позднее, описание алкоголика «мистера Кукла», отца Дженни Рен в «Нашем общем друге». Однако я не признаю отказа от алкоголя. Сторонники полной трезвости не способны отличить употребление от злоупотребления. И, как описано во множестве эпизодов моих романов, пьянство зачастую не только причина, но и следствие того положения, в котором оказываются бедные и отчаявшиеся.

Пьянство — это национальное бедствие, однако причин у него масса, и оно начинается не с пивной. В числе его повседневных, бытовых причин — вонь, отвратительное жилье, плохие мастерские, недостаток света, воздуха и воды, отсутствие каких бы то ни было простых способов добиться пристойности и здоровья. Пьянство начинается с горя, нищеты или невежества[42]. Да, злоупотребление джином в Англии — это огромное зло, однако нищета — зло еще большее. Если бы Общества трезвости могли предложить лекарство от голода и несчастий, дешевые пивные отошли бы в прошлое.

* * *

Пожалуй, мы с вами выпили достаточно для одного вечера. Дождь перестал. Может, продолжим наш разговор на улице, гуляя под звездами?

Отлично, отлично! Наденем пальто — и вперед!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
Девочка из прошлого
Девочка из прошлого

– Папа! – слышу детский крик и оборачиваюсь.Девочка лет пяти несется ко мне.– Папочка! Наконец-то я тебя нашла, – подлетает и обнимает мои ноги.– Ты ошиблась, малышка. Я не твой папа, – присаживаюсь на корточки и поправляю съехавшую на бок шапку.– Мой-мой, я точно знаю, – порывисто обнимает меня за шею.– Как тебя зовут?– Анна Иванна. – Надо же, отчество угадала, только вот детей у меня нет, да и залетов не припоминаю. Дети – мое табу.– А маму как зовут?Вытаскивает помятую фотографию и протягивает мне.– Вот моя мама – Виктолия.Забираю снимок и смотрю на счастливые лица, запечатленные на нем. Я и Вика. Сердце срывается в бешеный галоп. Не может быть...

Адалинда Морриган , Аля Драгам , Брайан Макгиллоуэй , Сергей Гулевитский , Слава Доронина

Детективы / Биографии и Мемуары / Современные любовные романы / Классические детективы / Романы
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное