Беседы с Чарльзом Диккенсом

С другой стороны, я очень хорошо осознаю, что среди законников полно своекорыстных подхалимов, лицемеров и мошенников, и я постарался высмеивать этих типов снова и снова, начиная с Додсона и Фогга в «Пиквике» и кончая Талкингхорном и Воулзом в «Холодном доме». Помимо периодически возникавших юридических проблем с моими издателями, я судился с одной группой подлецов, которые перепечатали «Рождественскую песнь» почти дословно. Но хотя я был целиком в своем праве и выиграл дело в канцлерском суде, виновники мошеннически объявили себя банкротами, в результате чего не потеряли ни пенни, а мне пришлось выплатить 700 фунтов судебных издержек! Как вы понимаете, это в немалой степени подстегнуло мои нападки на проволочки, затраты и самодовольство канцлерского суда в «Холодном доме». Как заявляет мой друг мистер Бамбл в «Оливере Твисте»: «Закон — осел».

* * *

Но вы свое получили — и с процентами — в своих романах! Вы часто изобличаете преступные умыслы. Вы пришли к каким-то выводам относительно истоков преступного поведения?

Преступное поведение, как я убежден, часто бывает следствием нищеты, убожества и отчаяния. Отвратительное жилье, голод и безнадежность могут толкнуть приличного человека на пьянство и преступления. Как я предостерегал в «Рождественской песни», обществу следует опасаться невежества и бедности. Но хотя немалая часть преступлений происходит по этим причинам, верно и то (как я сказал про убийцу Сайкса), что на свете есть безжалостные и черствые натуры, которые в конце концов становятся целиком и неисправимо дурными.

* * *

И что обществу следует делать с такими злодеями?

Что нам с ними делать? Из моего изображения приговоренного в «Визите в Ньюгейт» вы могли бы заключить, что мне отвратительны ужасы смертной казни. Вспомните, что я возвращался к этой теме в описании последней ночи Фейгина перед его казнью. В 1840 году я, с еще 40 000 душ, был свидетелем приведения в действие приговора убийце Курвуазье, и мне это зрелище показалось весьма тревожным и совершенно развращающим всю толпу зевак. В этой громадной массе — в окнах, на улицах, на крышах домов — я не увидел ни проблеска какого-либо чувства, уместного в данной ситуации. Ни скорби, ни ужаса, ни отвращения, ни серьезности — только сквернословие, непристойности, легкомыслие, опьянение и порок. Позднее я написал несколько писем в газеты, призывая к тому, чтобы казнь хотя бы перестали превращать в публичное зрелище, но эта реформа стала законом только спустя еще двадцать лет.

* * *

Как я помню, в «Барнеби Радже» вы выражаете возмущение смертной казнью, описывая молодую мать, повешенную за мелкую кражу. И я еще раз спрашиваю, что бы вы сделали с такой преступницей?

Да вот для чего и существуют тюрьмы. Чего бы я не стал делать, так это цацкаться с заключенными, давая им еду и жилье гораздо более высокого качества, чем те условия, которые предоставляют неимущим в соответствии с Законом о бедных.

* * *

А по поводу предотвращения преступлений у вас столь же четкие взгляды?

Совершенно верно! Я высмеял некомпетентность старой полиции в изображении Блэзерса и Даффа в «Оливере Твисте», но питаю глубочайшее уважение к скромной компетентности служащих, набранных по системе, введенной Пилем в 1829 году. И меня прежде всего восхищают умения сыскной полиции. Вспомните сыщиков из моих романов: таинственного Неджета в «Мартине Чезлвите» и проницательного инспектора Бакета в «Холодном доме». Инспектор Скотленд-Ярда Филд входит в число моих друзей. Он не раз брал меня на свои дежурства, и на опыте этих вылазок я создавал для «Домашнего чтения» описания работы сыскной полиции.

Почему Оливер просил добавки

«Оливер Твист» знаменит яростной сатирой на систему помощи бедным. В 1834 году Новый закон о бедных провозгласил появление первого централизованно вводимого социального законодательства в Британии. Оно основывалось на доктрине «меньшего права» — то есть обеспечения нищих ниже того уровня, который имел самый низкооплачиваемый работник: это должно было снизить обращения за помощью. Такую политику предложили последователи Иеремии Бентама (1748–1832), чей принцип утилитаризма противники считали холодным и бесчувственным. Критика Диккенса демонстрирует его недоверие к системе и учреждениям, а также яростное неприятие всех мер, направленных на ограничение деятельности простых мужчин и женщин или, в данном случае, на усиление их страданий.

* * *