Читаем Беседы с Чарльзом Диккенсом полностью

Слухи! Как джентльмен, я не собираюсь ничего говорить по этому поводу более того, что было сказано в заявлении, помещенном в «Домашнем чтении» и «Таймс». И если вам надо это снова повторить, я так и сделаю. «Каким-то образом — либо по злому умыслу, либо по глупости, или по некой дикой случайности, или по всем трем причинам сразу — мои семейные проблемы стали поводом для искажения фактов: совершенно беспочвенного, просто чудовищного и в высшей степени жестокого — относительно не только меня самого, но и невинных персон, дорогих моему сердцу… Я самым решительным образом заявляю, что все недавно возникшие слухи относительно проблемы, которую я упомянул, полностью лживы».

* * *

Я глубоко извиняюсь за то, что задал этот вопрос, мистер Диккенс. Давайте выпьем еще пунша. Или, может, кофейку?

Поступай с другими так, как хочешь, чтобы поступали с тобой

Диккенс был глубоко верующим христианином, впитавшим в себя мораль Нового Завета и не признававшим богословские споры и публичную демонстрацию набожности. Выросший в англиканской семье, он какое-то время склонялся к унитаризму, где Христос считается хорошим человеком, а не Спасителем. Он разделял некоторые антикатолические и антисемитские предрассудки своего времени и энергично высмеивал как проповеднический пыл, который он отвергал как лицемерие, так и кальвинистскую мрачность, противоречившую его любви к общению и невинным удовольствиям.

* * *

В своих произведениях вы постоянно нападаете на религиозных деятелей. Вы против религии как таковой?

Господи, нет! Что я глубоко презираю, так это публичные заявления о благочестии, за которыми, как правило, прячется лицемерие. У меня вызывает подозрение тот религиозный энтузиа… мизьм, который елейные типы вроде Стиггинса в «Пиквике» и Чэдбенда в «Холодном доме» раздувают у глупых женщин. Я не признаю вздора Высокой Церкви. Католицизм — это не что иное, как система социальной деградации. Быки Рима (как я назвал их, когда сетовал на папскую агрессивность) — нахальное, наглое, деспотичное, невыносимое племя, распространяющее горе, угнетение, тьму и невежество… Как объясняет Скруджу Дух нынешнего Рождества, на Земле есть такие люди, которые во имя Христа вершат дела, подсказанные их страстями, неприязнью, ненавистью, завистью, нетерпимостью и себялюбием. Дух Рождества, как и я сам, советует человечеству приписывать свои дела не Христу, а самим себе.

* * *

Если я не ошибаюсь, вы не распространяете христианское милосердие на последователей иудаизма. Ваш портрет злодея Фейгина говорит об этом!

Я не имею ничего против иудаизма, хотя в молодые годы вполне был готов обозвать жидом скареда и скупердяя: именно так я и обругал мистера Бентли, когда тот эксплуатировал меня в качестве редактора своего альманаха! Я сделал Фейгина евреем потому, что такого рода преступники часто были евреями — это простой факт. Но стоило миссис Дэвис, чей муж выкупил у меня аренду Тэвисток-хаус, когда я переезжал на Девоншир-террас, обвинить меня в «огромной несправедливости» из-за подчеркивания национальности Фейгина, как я удалил почти все упоминания об этом из последующих изданий «Оливера Твиста», а позже в «Нашем общем друге» создал образ Райи — порядочного старика, вынужденного притворяться типичным ростовщиком-евреем.

* * *

Кажется, что жизнь земная вас занимает больше вечной награды. Как бы вы описали вашу мораль?

Я говорю, что невозможно сильно ошибиться, если смиренно, но искренне уважать истинность и красоту христианской религии, пришедшей от Самого Христа[30]. Эстер, героиня «Холодного дома», — это самый лучший пример доброго христианина в моих книгах. Зачатая вне брака, она откликается на обвинения в том, что лучше бы ей было вообще не родиться, посвящая себя самоотверженной заботе об окружающих. Ею руководит стремление быть как можно полезнее и по мере своих сил служить своим близким, пытаясь постепенно и без натуги расширить этот круг.

Я очень удачно выразил свои религиозные убеждения в том, что сказал моему младшему сыну Плорну накануне его эмиграции в Австралию. Я наказал ему упорно стремиться как можно лучше сделать все, что ему необходимо сделать. Я посоветовал ему никогда не выгадывать ничего подлостью и никогда не быть жестоким к людям, которые от него зависят. «Старайся поступать с другими так, как хочешь, чтобы поступали с тобой, — сказал я, — и не падай духом, если они порой будут тебя подводить». Я присовокупил к его книгам Новый Завет, чтобы вдохновлять на добрые дела[31].

Завораживающее движение

Перейти на страницу:

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
Девочка из прошлого
Девочка из прошлого

– Папа! – слышу детский крик и оборачиваюсь.Девочка лет пяти несется ко мне.– Папочка! Наконец-то я тебя нашла, – подлетает и обнимает мои ноги.– Ты ошиблась, малышка. Я не твой папа, – присаживаюсь на корточки и поправляю съехавшую на бок шапку.– Мой-мой, я точно знаю, – порывисто обнимает меня за шею.– Как тебя зовут?– Анна Иванна. – Надо же, отчество угадала, только вот детей у меня нет, да и залетов не припоминаю. Дети – мое табу.– А маму как зовут?Вытаскивает помятую фотографию и протягивает мне.– Вот моя мама – Виктолия.Забираю снимок и смотрю на счастливые лица, запечатленные на нем. Я и Вика. Сердце срывается в бешеный галоп. Не может быть...

Адалинда Морриган , Аля Драгам , Брайан Макгиллоуэй , Сергей Гулевитский , Слава Доронина

Детективы / Биографии и Мемуары / Современные любовные романы / Классические детективы / Романы
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное