Беседы с Чарльзом Диккенсом

Диккенс дважды побывал в Соединенных Штатах и Канаде и отправлял сыновей жить в Германии, Индии, Австралии и Канаде. В своих турне с чтениями он объехал Англию, Шотландию, Ирландию и Америку и серьезно задумывался о поездке в Австралию. Страсть к путешествиям отразилась в его творчестве. Помимо двух книг о своих поездках — «Американских заметок» (1842) и «Картин Италии» (1846) — в произведениях Диккенса есть много описаний путешествий, начиная с рассказов о пеших прогулках и кончая поездками в каретах, на омнибусах и на кораблях. В 40-х годах Диккенс с семьей год прожил в Генуе и надолго останавливался в Лозанне и Париже. Позднее он часто отдыхал в Булони, нередко в обществе Эллен Тернан.

* * *

За свою карьеру вы, похоже, много путешествовали — и часто пишете о поездках. Вам нравится путешествовать?

Да, меня это воодушевляло… почти всю жизнь.

* * *

А что же изменило это отношение?

Девятого июня 1865 года я ехал на скором поезде из Фолкстона — и попал в ужасающее крушение в Стэплхерсте. Восемь вагонов рухнули в реку. Мой вагон зацепился за поврежденную конструкцию моста и остался висеть, казалось, в просто невозможном положении. Я достал фляжку с бренди, превратил дорожную шляпу в миску, слез по кирпичной опоре, наполнил шляпу водой, а потом усердно трудился среди погибших и умирающих… Более ужасающей сцены и придумать нельзя. А потом я вспомнил, что вез с собой рукопись очередного выпуска «Нашего общего друга» и залез за ней обратно в вагон[32]. Оказавшись дома, я отправил письмо начальнику станции с запросом относительно золотой цепочки для часов, которую в сумятице потеряла путешествовавшая со мной Эллен.

* * *

Какой ужас! Кажется, вы очень четко вспоминаете все детали.

И по сей день я испытываю внезапные неопределенные приступы страха[33].

* * *

Наверное, нам стоит перевести разговор на другой вид путешествий. Вы с Кэтрин отправились в Америку на пароходе «Британия» — в разгар зимы, как мне помнится. Каким было это плавание?

Даже при самом живом воображении трудно себе представить, что творится на пароходе в непогожую зимнюю ночь посредине Атлантики. Каждая доска издает свой особый стон, каждый гвоздь — свой вопль, и у каждой капли огромного океана тоже есть свое завывание. Все величественно, потрясающе и ужасающе.

* * *

А потом, два года спустя, вы на год переехали в Италию. Как вы там оказались?

Я перевез всю семью — плюс сопровождающего, горничную Кэтрин, двоих слуг и собаку — в Геную, а позже в Лозанну и Париж в надежде, что за границей жизнь будет дешевле. Мы все проехали по Франции в огромной неуклюжей карете, спустились на корабле по Роне и наконец оказались в Генуе. По сельской местности мы двигались довольно сонно, но что за сумятица начиналась, когда мы въезжали в город! Карета дребезжала и подпрыгивала на жутко неровной мостовой, тут же начиная трещать и шипеть, словно в нее вселялся сам дьявол, и мы добирались до постоялого двора уже совершенно измученными и вымотанными.

* * *

Вам понравилось жить за границей?

Я был в восторге от театрального вида Италии, от оживленности и красивых видов, но грязь и блохи были мерзостными, а полное суеверий римское католичество вызывает у меня только презрение. Самым увлекательным приключением стал подъем на гору Везувий ночью: мы вскарабкались на край кратера и видели, как вверх бьет огонь… Вернулись, дымясь в полдюжине мест, обгоревшие с ног до головы. Были похожи на чертей: обугленные лица, подпаленная одежда![34] Лозанна, наоборот, оказалась чистой, спокойной и тихой, но отсутствие деятельности убивало мое воображение, так что писать было почти невозможно.

Не та республика, что я себе рисовал

Диккенс побывал в Америке дважды: в 1842 и 1868 годах. В первый раз его повсюду встречали восторженные толпы. Он приехал с идеализированными представлениями утопического общества, но, недовольный некоторыми аспектами американской жизни, быстро разочаровался. Принимавшие его люди были возмущены требованиями писателя в отношении международных авторских прав, сочтя его доводы прикрытием своекорыстной алчности. Диккенс отразил свои впечатления в путевой книге «Американские заметки» и высмеял американские манеры и мораль в своем следующем романе «Мартин Чезлвит». Ко времени второго визита Диккенса его взгляды смягчились. Полубольной и измученный публичными чтениями, он взял обратно свои прежние слова.

* * *