Бешеный мир

Как же долго Семен носил в своем теле столько свинца? Да кто его знает — копателя такое ранение и впрямь могло не убить. Но когда мы превратили его обратно в человека, отсроченная Зовом смерть наконец-то его настигла. В теле несчастного тут же возникли множественные кровоизлияния, и если бы не они, вскоре его так и так прикончила бы запущенная гангрена. Возможно, не в ближайшие три часа, но до вечера с таким обширным заражением крови он не дотянул бы.

— Все с ним ясно! — подытожил Ананас, выбрасывая больше не нужные ему перчатки и оставляя труп в покое. — Те зомби, что живут в чистеньких изоляторах под надзором родственников и впрямь, глотнув такого пойла, чувствуют себя прежними людьми. Но для копателей вроде Семена пить его не только не полезно, но и вредно. А копателей, которые до костей стерли себе руки о московскую глину, отрезвлять и подавно без толку. Поэтому «гегемоны» и распродают свою микстуру толстым барыгам, поскольку на самом деле в ней нет ничего ценного. Вот ежели бы она заодно все раны и болячки заживляла, тогда да, а так…

— А что случится, если «просветлителя» глотнет не копатель, а чисторукий? — задал я Цельсию вопрос, который до сей поры почему-то не пришел мне в голову.

— Хотел бы я соврать, что она чертовски полезна для здоровья. И чтобы вы, глотнув ее, загнулись в корчах, как Семен, а я бы потом над вами посмеялся, — проворчал наркобарон. — Только вы все равно мне не поверите и не последуете моему совету, а жаль. Поэтому скажу то, что знаю. Ходок заверял меня, будто для чисторуких «просветлитель» — та еще отрава. Может, это вранье, но у меня не было желания проверять, так оно или нет.

— И ты даже из любопытства ни разу не напоил «просветлителем» кого-то из своих врагов, которых приговорил к смерти? — усомнился я.

— Не имею привычки переводить дорогостоящий продукт на идиотские забавы, — пояснил Цельсий. — Тем более, когда я сижу на целой горе халявных патронов.

— Слышь, Иваныч, а давай мы это прямо сейчас проверим! — загорелся новой идеей Ананас. — Вольем мистеру Градуснику в глотку те же полстакана этого рассола и поглядим, что и в каком месте у него «просветлеет»!

— Да я бы с превеликой радостью влил в него не только полстакана, но и полканистры. — Я посмотрел на насторожившегося пленника и с притворным сожалением вздохнул. — Вот только при всей своей паскудности мистер Градусник сказал нам чистую правду. А за правду мы вроде бы обещали даровать ему свободу, разве не так?

— Обижаешь, Иваныч, если думаешь, что я забыл о данном нами слове! — Громила посмотрел на меня с укоризной. — И мы это слово, ясен пень, сдержим, раз уж Цельсий и впрямь не брехал. Но ведь одно другого не отменяет. Сначала мы напоим его «просветлителем», а затем отпустим на все четыре стороны. Все честно, без подвоха. Угостим его на дорожку и пусть проваливает.

— Не стоит переводить дорогостоящий продукт на идиотские забавы, — ответил я напарнику словами того же Цельсия. — А если он снова окажется прав, и «просветлитель» действительно ядовит, что тогда?

— Тогда ему сильно не подфартит. Зато он умрет с мыслью о том, что был с нами честен до самого конца, и что его совесть чиста.

— Чья-чья здесь совесть чиста? — переспросил я, усмехнувшись. — Совесть наркобарона? Да ты безнадежный оптимист, как я погляжу… Ну ладно, хватит на сегодня фантазий и болтовни. Садись в машину и поехали отсюда, а то вон та шайка зомби как-то недобро косится в нашу сторону… А ты… — Я указал пальцем на Цельсия. — Ты свободен, как мы тебе и обещали. И за свою честность ты заслужил бонус. Пройди двести метров в ту сторону, куда мы уедем — и найдешь на обочине оружие и немного патронов.

— Только не бросай меня здесь, Квадро! — взмолился Цельсий, испуганно таращась на копателей, о которых я упомянул. Может быть, я ошибался, и они нас не видели, но Цельсию вовсе так не казалось. — Матерью клянусь, что забуду о всех наших разногласиях и прикажу своим людям, чтобы они никогда тебя не трогали, только довези меня до Карякино! Там десяток пацанов из Коврова построили небольшую фортецию, где они чинят и заправляют наши и проезжие тачки. Прошу, высади меня там! Вам это нетрудно — вы все равно мимо поедете! Это дальше по дороге, еще километров пятнадцать!

— Ты ему веришь? — спросил я у Панкрата. — В смысле его клятве, а не насчет того, что он сказал про Карякино. Он же матерью поклялся, а это, поди, чего-то да стоит.

— Каждый из этих ублюдков мамой клянется, когда его жареный петух клевать начинает, — пробурчал Ананас. — А какова на самом деле цена его клятвы, только ему известно. Все зависит от того, как его мамаша с ним в детстве обращалась: лупила ежедневно, будто сидорову козу, или по головке гладила и мороженым кормила. Хотя лично мне предложение Цельсия нравится. То, что он здесь перед нами без свидетелей поклялся — это ерунда. Но если он даст нам клятву перед карякинскими пацанами, для которых он как-никак авторитет, тогда она и вправду будет иметь реальный вес.