Бесики

По расчётам Анны, он должен был прибыть в Дманиси самое позднее через три дня после её приезда. Но вот уже прошло десять дней, а о нём не было вестей. Сначала Анна испугалась, решив, что он заразился чумой и умирает где-нибудь в одиночестве, без присмотра. Потом она подумала, что его вызвал царь и что он отправился туда, где находился двор. Но постепенно оба эти предположения были вытеснены третьим, которое было подсказано ревностью.

Она убедила себя, что Бесики любит другую женщину, должно быть молодую, как и он, девушку, но не решается сознаться в этом, не смеет отказать в любви сестре царя.

Она была зла на себя за то, что так унижалась перед юношей, годившимся ей в сыновья, выпрашивая у него, как милость, хоть капельку внимания.

Она проводила ночи без сна. Больной Димитрий громко зевал в соседней комнате. Его стоны и непрестанное хныканье из-за пищи выводили Анну из терпения. Гульвардис хорошо знала причину тоски своей госпожи и всячески старалась её успокоить:

— Это всё от избытка крови, государыня. Позовём цирюльника, он пустит кровь, вы успокоитесь, и всё забудется. Ну зачем вы убиваетесь? — сказала она госпоже однажды, когда та среди ночи вдруг вскочила с постели и стала одеваться.

Анна часто выходила по ночам во двор замка и гуляла там, чтобы развеять тоску, Гульвардис должна была каждый раз сопровождать её в этих ночных прогулках.

— Успокойтесь, государыня, отдохните!

Анна ничего не ответила Гульвардис. Она села в постели, откинула распущенные волосы и, сжав губы, задумалась. Внезапно она решила завтра же утром призвать к себе дманисского епископа и во всём ему исповедаться. Это была единственная возможность избавиться от душевных мук и обрести спокойствие. Да, она должна была навеки побороть своё чувство. Анна снова улеглась в постель. Гульвардис ощупью разыскала второе одеяло и, прикрывая им свою госпожу, шепнула:

— Не тоскуйте, госпожа, он придёт!

— Кто? — быстро спросила Анна и, словно испугавшись ответа, тут же добавила; — День искупления уже пришёл, а больше никто не придёт.

На другой день она послала за епископом слугу с лошадью и просила передать его преосвященству извинение за то, что она по болезни не может явиться сама. Хотя она знает, что владыка стар и немощен и что ему трудно совершить столь дальнее путешествие, она всё же просит его пожаловать в Дманиси.

Епископ Доментий был в самом деле очень стар, но волосы его были лишь слегка тронуты сединой. Несмотря на свой высокий сан, он почитал скромность самым ценным качеством в человеке. Хотя схимнику, отказавшемуся от соблазнов грешного мира, приличествуют степенность и важность в речах, епископ был удивительно весёлым и остроумным собеседником. Он умел вовремя вставить красное словцо и так заразительно смеялся, что мог развеселить самого хмурого собеседника.

Доментий незамедлительно приехал в Дманиси, с весёлым видом вошёл в комнату к Анне и сразу, с порога, крикнул:

— Славе и гордости нашего уголка, новоявленной царице Тамаре, моё благословение! Постой, да ты внучка Анны или сама Анна?

— Ах, владыко, вы всё шутите! — ответила с улыбкой Анна. — Разве шутки не зачитываются за грех святым отцам?

— Сказано в евангелии: «Когда введут вас в место собраний и поставят перед знатью, царями и сильными мира сего, не заботьтесь о том, какими словами отвечать им и что сказать. Что внушит вам дух святой, то и говорите». Как могу я, недостойный, противиться духу святому, одарившему меня таким свойством, и гневить его?

«Может, и мне святой дух внушил решение обрести спокойствие через исповедь?» — мелькнуло в мыслях у Анны. Ей уже больше не хотелось раскрывать свою тайну, но она всё старалась убедить себя, что только чистосердечное раскаяние даст ей избавление от душевных мук.

А епископ продолжал весело шутить. Однако, когда зашёл разговор о возникшей в Тбилиси чуме, он нахмурился, пробормотал молитву и перекрестился.

— Единственное, чем мы можем утешаться, — сказал он со вздохом, — это тем, что господь широко раскроет врата рая перед страдальцами и дарует им царствие небесное! Воистину, должно быть, сильно разгневали мы господа, если он послал нам столь суровую кару!

Анна решила, что сейчас настала самая удобная минута для того, чтобы сообщить епископу о своём намерений исповедаться. Она набралась храбрости и только собралась завести об этом разговор, как в комнату вошла Гульвардис. По выражению её лица Анна тотчас же догадалась, что Бесики приехал.

— Что тебе, Гульвардис? — спросила она дрожащим от волнения голосом.

— Я хотела узнать, не нужно ли вам чего-нибудь?

— Нет, — сказала Анна и покачала головой. Движением этим она как бы спросила: «Нет?»

Гульвардис таким же незаметным движением головы ответила «да» и тотчас ушла из комнаты.

От волнения у Анны захватило дыхание, но она постаралась взять себя в руки и внешне спокойно продолжала беседу с Доментием. Лишь выдержав приличный промежуток времени, она учтиво проводила епископа к Димитрию.

Доментий, произнеся молитву и благословив больного, тут же начал перебрасываться с ним шутками.