Бесики

Гульвардис ещё раз окинула кушанья заботливым взглядом и, убедившись, что ничего не забыто, молча удалилась. Анна сняла крышку с одного из блюд и положила кушанье на тарелку гостю.

Бесики с любопытством следил за Анной, которая хозяйничала, опустив голову и пи разу даже не взглянув на него.

Завтракали молча. Так же молча пил Бесики янтарное вино, которое Анна всё время подливала ему в стакан. Сама она едва притрагивалась губами к своему бокалу и, только окончив завтрак, взяла большую чашу, наполнила её вином и выпила до дна, не переводя дыхания. Потом, отдышавшись, впервые взглянула на Бесики.

Глаза её заволокло туманом. Она опёрлась на руку, словно собираясь встать, но, обессиленная, откинулась назад и обвела комнату усталым взглядом. Бесики пододвинулся ближе и обнял Анну за плечи, чтобы поддержать её. Дрожь прошла по телу Анны. Упрямым жестом отбросила она руку Бесики.

— Двадцать лет провела я в этой башне, — сказала она. — Двадцать лет! Вот в этом углу стояла моя тахта. Здесь были сундуки. Тебе сколько лёг? Двадцать, не правда ли?

Она показала рукой на кувшин.

— Налей!

Бесики наполнил её бокал, но Анна уже забыла о том, что сказала. Она спустилась с тахты и подошла к окну.

— Сколько раз стояла я у этого окна, мечтала и ждала, когда же появится мой рыцарь, мой герой! Двадцать лет прождала я здесь, и провидение вознаградило меня за терпение, обратило мечту в действительность, послало мне прекрасного юношу! Вот он, мой герой, мой рыцарь! Он здесь в моей комнате, сидит на тахте и с печальной улыбкой смотрит на меня. Вот он встал, опустился на колени передо мной… Нет, постой, не трогай меня! Я хочу вообразить, что ты — не действительность, а моя мечта… Так будет лучше…

— Почему? — удивлённо спросил её Бесики.

— Потому что судьба хочет посмеяться надо мной, а я этого не хочу! Она послала мне юношу!.. Как может любить двадцатилетний юноша женщину, которая вдвое старше его? Разве я не знаю, что ты думаешь обо мне то же самое, что Автандил думал о Фатьме?

Бесики стоял перед Анной, опустившись на одно колено, и смотрел на неё снизу вверх. Ему хотелось успокоить, утешить её, но он не мог, не находил слов. В глубине души он чувствовал, что Анна права. Он был послушным слугой, а не возлюбленным Анны. Правда, её чарующая прелесть, её прекрасное, такое молодое лицо, её стройный стан, её длинные чёрные косы, а больше всего — её пленительная улыбка пьянили Бесики, заставляли его сердце блаженно замирать, но это не была светлая любовь, воспетая Руставели.

Анна нежно провела рукой по волосам Бесики.

— Мой рыцарь! — сказала она. — Скажи мне правду — ты любишь меня?

Бесики с благоговейной нежностью обнял её стан. Слова его звучали, как молитва:

О, что за сила в тебе, светило, чей путь неведом!
Косы — как змеи. Тронуть не смея, скитаюсь следом,
Звёздные очи, лучи среди ночи, кажутся бредом.
Уста — кораллы, нежны и алы — причина бедам.
Помни меня, нежно любя, молю об этом.

— Как это прекрасно сказано, Бесики! — прошептала Анна. — Но почему же «помни»? Разве ты покидаешь меня?

— Не надолго, — рассмеялся Бесики. — Я еду на охоту.

— Когда вернёшься?

— Завтра вечером.

— Ну что ж, поезжай, — ласково улыбнулась ему Анна.

С минуту она глядела на Бесики. Потом вдруг наклонилась, приникла к его губам, так же сразу оторвалась и быстро вышла из комнаты. Бесики так и остался стоять на коленях.

Вскоре, когда Бесики, переодеваясь перед охотой, натягивал на ноги горную обувь — бандули, Гульвардис принесла ему ружьё в войлочном футляре.

— Вот госпожа прислала вам ружьё, — сказала она. — Возьмите его на охоту.

Бесики попросил поблагодарить Анну и раскрыл футляр.

— Какое прекрасное ружьё! — воскликнул он в восхищении.

Приклад ружья был инкрустирован слоновой костью и перламутром, а ствол, сделанный из стали, был выложен золотыми крестами. Ружьё было в полном порядке — только чуть заржавел курок и стёрся кремень. Бесики приказал Мгелнке переменить кремень, почистить ружьё и зарядить его, а сам стал одеваться.

Когда Мгелика увидел ружьё, он с детской радостью схватил его, прижал к груди и воскликнул:

— Наконец-то довелось мне его в руках подержать! Сейчас начищу его до блеска! Оно у меня заговорит голосом Ильи-пророка, только позвольте хоть раз из него выстрелить на охоте!

— Хорошо, только ступай, не задерживайся! — сказал ему Бесики.

Мгелика спустился во двор и, пока Бесики одевался, привёл ружьё в полный порядок, натёр курок до блеска, прочистил дуло шомполом и забил заряд.

Он велел Тагвиа, которого решил взять с собой для присмотра за лошадьми, навьючить мула хворостом и ехать вперёд.

Тагвиа лениво принялся за работу. Пока он седлал мула и навьючивал его хворостом, Мгелнка и Бесики сели на лошадей и пустились в путь. Уже издали, обернувшись назад, Мгелика увидел, как Тагвиа, стараясь их нагнать, забавно трясётся на муле, нагруженном вязанками хвороста.