Бесики

— Великий боже, пошли нашему царю Ираклию победу. Пусть и в беде, и в счастье, и во время войны, и во время мира твоё всевидящее око охраняет его!

— Аминь! — воскликнули остальные и осушили чаши. Лишь теперь, после третьей чаши, Бесики почувствовал, что по всему его телу разливается блаженное тепло. Он обвёл взглядом стены комнаты, словно искал чего-то. Догадливый Мгелика откуда-то извлёк маленький саз и протянул его Бесики.

— Как ты угадал?

— Куда бы я годился, если бы не умел угадывать ваши желания?

Бесики взял саз у него из рук и стал подтягивать струны. Воины молчали. Настроив саз, Бесики вопросительно взглянул на них.

— Хотите, чтобы я спел?

— Конечно! Видишь, ребята смотрят на тебя во все глаза! Дай и нам услышать песни, которыми ты услаждаешь царя!

Бесики ударил костяной пластинкой по струнам и некоторое время только играл, словно не решаясь запеть. Закончив вступление звонким аккордом, он запел своим мягким, приятным голосом. Слушатели переглянулись и замерли.

Шея, как мрамор, лицо светозарней луны — где они?
Зёрна жемчужин, что в створках коралла видны, — где они?
Родинки, тёмные звёзды на тверди хрустальной,
Две тетивы, что как ворона крылья черны, — где они?

Пока певец, окончив куплет, звенел струнами саза, слушатели шёпотом делились друг с другом своим восторгом:

— Эх, как поёт!

— Ну-ка, догадайся, что значит «тетива черней воронова крыла»? — спросил Тагвиа Тато.

— Не знаю, откуда мне знать?

— То-то, что не знаешь!

— Тише вы! — остановил их начальник крепости, так как Бесики поднял голову и начал новую строфу.

Очи — озёра, что глубью бездонной манят, — где они?
Стрелы ресниц и огнём обжигающий взгляд — где они —
Или с тобою не связан я жгучею тайной?
Страсти дурман и желания сладостный чад — где они?

Собравшиеся готовы были слушать Бесики без конца, но он оборвал песню, отложил саз и повернулся к Тато:

— Я вам надоел!

— Ну что ты! Я такого пения никогда в жизни не слыхал. Доводилось мне в молодости слышать Саят-Нову, но у тебя голос лучше!

— Саят-Нова был соловей, а я по сравнению с ним и в вороны не гожусь.

— Это я не из лести сказал, клянусь жизнью государя! Говорю от чистого сердца. Разве не прав я, ребята? — повернулся Тато к товарищам.

— Правда, чистая правда, сударь! — сказал начальник крепости. — Я думал до сих пор, что умею петь и что голосом бог меня не обидел… Но после сегодняшнего дня я, пожалуй, никогда больше не решусь запеть.

— Да ну вас! — рассмеялся Бесики, берясь за полную чашу. — Это всё от вина! ещё две-три чаши, и моё жалкое пение покажется вам совсем соловьиным!

Через день небо заволокло тучами. Дождя не было, но с гор подул влажный ветерок, и Мгелика тотчас суетливо принялся за приготовления к охоте. Он сплёл бандули, вычистил ружьё и пистолеты и сказал Бесики, что ещё до обеда нужно двинуться в путь, чтобы засветло дойти до пещеры, где нм предстоит переночевать.

— Но ведь дождя нет? — сказал Бесики, всматриваясь в небо. — Ты же говорил, что охотиться надо после дождя!

— В горах дождь, — ответил Мгелика. — А если и нет дождя, то настолько сыро, что земля будет влажная. Самая лучшая погода для охоты.

— Ну, так двинемся.

— Как прикажете. Я сейчас приведу лошадей. Хорошо бы взять ещё одного мула, да нагрузить его хворостом, а то ночью понадобится разжечь костёр, а там, кроме щебня да травы, ничего не найдёшь.

— Разве в этих горах нет кустарника?

— Один колючий шиповник! Если далее обрубить ветви кинжалом, то ведь всё равно рукой не притронешься! Я, собственно, за вас беспокоюсь. Мне-то огонь не нужен, а вот вы можете озябнуть с непривычки.

— Ничего, выдержу. Мы поедем вдвоём?

— А зачем нам ещё люди? Только мешать будут!

— Ладно, приготовься.

В полдень, подавая, как обычно, Бесики в его комнату завтрак, Гульвардис сказала ему, что сейчас придёт Анна. Бесики удивился: до сих пор в Дманиси он всегда обедал и ужинал один. Анна ни разу не пригласила его к себе и сама не приходила к нему в комнату в часы обеда или ужина.

Гульвардис постелила скатерть на тахте и поставила несколько серебряных блюд с крышками. Бесики снял крышку с одного из них и почувствовал приятный запах заправленного пряностями плова. Гульвардис внесла кувшин и таз и дала Бесики умыться. Скоро пришла и Анна. Она молча сбросила туфли и, поджав ноги, уселась на тахте перед скатертью. Широкое платье, развернувшись, окружило её пышной шёлковой волной. Бесики занял место против Анны. Гульвардис поставила перед ними фарфоровые тарелки и собралась прислуживать, но Анна сказала ей:

— Можешь идти. Ты всё принесла?

— Всё, ваша светлость.

— Где вино?

— В этом кувшине.

— Ступай. И чтобы никто, кроме тебя, не входил, когда я позову.