Бесики

— Ваше высочество, пусть даже Ратиев сумеет арестовать Тотлебена и подчинить нам всё его войско. Но можно ли даже мечтать о том, чтобы с этой горсточкой солдат вторгнуться в Турцию, как это безрассудно предлагает Чоглоков? У генерала Румянцева одной только свиты пять тысяч человек да отборное войско в двести тысяч солдат, и всё же он ничего не может поделать против султана. За два года он не продвинулся дальше Измаила и Бухареста. Только легкомысленный Чоглоков может думать, что поход в Турцию — это приятная прогулка. Некогда султана не смогли победить даже крестоносцы, хотя они предприняли едва ли не десять походов и вели с собой армию почти всей Европы. Даже такой огромной стране, как Россия, даже такой стране тяжело вести войну с султаном. Неужели мы с помощью малочисленного отряда войск, незаконно перешедшего на нашу сторону, можем причинить заметный вред султану? Пусть даже нам удастся пройти Ахалцих, взять Карсскую крепость, что же дальше? Нам придётся в самом скором времени повернуть назад и воевать с карательными войсками разгневанной императрицы. Зачем нам ставить самим себе ловушку? Этого ли ещё не хватает нашей разорённой исстрадавшейся стране? Поверьте мне, государь, — я русский посол и должен трудиться только на благо России. Я обязан даже, если будет нужно, хладнокровно обречь Грузию на гибель, но знайте, ваше величество, что Антон Моуравов скорее пронзит себе грудь, чем причинит малейший вред своей Грузии, Чоглоковым и ему подобным нечего терять — это авантюристы, которые ищут славы и наживы. Они могут поставить всю Грузию на карту, как золотой, и, если проиграют её, бровью не поведут. На следующий день они переметнутся к шаху и там снова попытают счастья. Ну, а куда мы денемся, когда очутимся между двух огней, когда над нами будут занесены два меча — султана и императрицы? Нет, государь, лучше не будем восстанавливать Россию против себя, не поддадимся чувству справедливого гнева, терпеливо снесём все обиды. Сейчас не время прибегать к мечу — лучше действовать хитростью. Будем поступать так, чтобы и не унизить себя и не погубить дело, поддавшись порыву. Тотлебен уже причинил нам немало неприятностей, но, если мы будем действовать осторожно, он поплатится вдвойне!

Моуравов оборвал свою речь и устремил выжидательный взгляд на царя. Ираклий молча сидел в мягком кресле и казался всецело ушедшим в свои мысли. Он даже не заметил, как Моуравов умолк. Губы его были упрямо сжаты, он пристально смотрел в угол комнаты и перебирал пальцами чётки. Так продолжалось несколько мгновений. Наконец Ираклий, словно внезапно вспомнив, что ему следовало слушать Моуравова, встрепенулся, вздохнул и торопливо проговорил:

— Да, да, я слушаю, продолжайте.

Моуравов был ошеломлён. Битый час говорил он не переставая, а оказалось, что государь его вовсе и нс слушал. Ираклий угадал его мысли и улыбнулся:

— Я внимательно слушал тебя, Антон! Всё, что ты сказал, мною уже не раз думано и передумано, но…

— Что означает это «но», ваше величество?

— Это означает, что я пока не вижу другого выхода. Я верю вашей преданности, господин Моуравов, и весьма уважаю вас. Из уважения к вам я прикажу Ратиеву отложить поход на три дня. Напишите ещё раз Тотлебену. Я знаю, что из этого ничего не выйдет, но для того чтобы вы окончательно уверились в невозможности с ним сговориться, попробуйте в последний раз убедить его. Напишите, что я готов предать забвению всё, что было, и действовать с ним в согласии против общего врага, а если он испытывает недостаток в провианте или фураже, то немедленно доставить ему то и другое.

Ираклий встал. Тотчас поднялся и Моуравов. Он взял со стола свою треугольную шляпу и засунул её себе под мышку.

— Если же генерал ещё раз позволит себе какой-либо поступок, оскорбляющий наше достоинство. — Ираклий помолчал, взглянул в окно и отчеканил:

Где бессилен глас рассудка,
Там решает исступленье!

Моуравов вздохнул с облегчением. Правда, он ещё окончательно не уговорил Ираклия, но можно было надеяться, что за три дня дело как-нибудь образуется. Он посоветуется с некоторыми сочувствующими ему вельможами, подошлёт их к царю и, наконец, убедит его отказаться от опасного намерения. Поэтому он решил пока удовлетвориться достигнутым, попрощался с царём и немедленно отправился в посольство, чтобы поговорить с Ратиевым, Чоглоковым и Дегралье. Он хотел ещё раз попытаться убедить Ратиева отказаться от своего намерения, Чоглокову же и Дегралье собирался предложить убраться восвояси, пригрозив им, что в противном случае добьётся от царя разрешения на их арест и высылку в Россию.