Атрейо и Фалькор всё ещё находились среди спутников Бастиана, но после открытого выговора он ещё ни разу не сказал им ни слова. Бастиан втайне ждал, что Атрейо сдастся и попросит у него прощения. Но Атрейо и не думал этого делать. Да и Фалькор вроде бы не собирался считаться с Бастианом. Вот как раз этому-то, говорил себе Бастиан, они и должны теперь научиться! Если речь о том, кто дольше выдержит, то они оба в конце концов признают, что его волю не сломишь. Но если они сдадутся, то он встретит их с распростертыми объятьями. Когда Атрейо встанет перед ним на колени, он поднимет его и скажет: «Ты не должен стоять передо мною на коленях, Атрейо, потому что ты был и остаешься моим другом…»
Но пока что Атрейо и Фалькор плелись в самом хвосте каравана. Фалькор, казалось, разучился летать и шел пешком, а Атрейо шагал с ним рядом, опустив голову. Если раньше они мчались по воздуху в авангарде шествия, то теперь двигались в арьергарде, в самом хвосте. Бастиана это не радовало, но он ничего не мог изменить.
Когда караван был в пути, Бастиан обычно скакал во главе на лошачихе Йихе. Но всё чаще случалось, что ему это надоедало, и он переходил в паланкин Ксайды. Она принимала его всегда с большим почетом, уступала ему самое удобное место и садилась у его ног. У неё всегда была наготове интересная тема для разговора, и она избегала расспросов о его прошлом в человеческом мире, с тех пор как заметила, что разговоры об этом ему неприятны. Она почти непрерывно курила восточный наргиле, стоявший перед нею. Его трубка была похожа на изумрудно-зеленую гадюку, а мундштук, который она держала своими длинными, мраморно-белыми пальцами, напоминал змеиную голову. Когда Ксайда затягивалась, казалось, будто она её целует. Облачко дыма, которое она с наслаждением выпускала изо рта и из носа, при каждой затяжке меняло цвет: то оно было голубым, то желтым, то розовым, то зеленым, то лиловым.
— Я давно уже хотел спросить тебя, Ксайда, — сказал Бастиан в одно из таких посещений, задумчиво глядя на молодчиков в черных панцирях насекомых, которые несли паланкин, шагая в ногу мерным шагом.
— Твоя рабыня слушает, — ответила Ксайда.
— Когда я боролся с твоими Броневеликанами, — продолжал Бастиан, — оказалось, что они состоят только из доспехов, а внутри — пустые. Что же приводит их в движение?
— Моя воля, — улыбнулась Ксайда. — Именно потому, что они пусты, они послушны моей воле. Моя воля может управлять всем, что пусто.
Она посмотрела на Бастиана своими разноцветными глазами.
От этого взгляда Бастиан ощутил непонятную тревогу, но тут она снова опустила длинные ресницы.
— А я тоже мог бы управлять ими моей волей?
— Конечно, мой господин и учитель, — ответила Ксайда, — и в сто раз лучше, чем я, ведь я в сравнении с тобой ничтожество. Хочешь попробовать?
— Сейчас нет, — возразил Бастиан — ему вдруг стало как-то не по себе. — Может, в другой раз.
— Ты действительно считаешь, — продолжала Ксайда, — что ехать на старой лошачихе лучше, чем предоставить нести себя устройствам, управляемым твоей волей?
— Йиха везёт меня с удовольствием, — несколько угрюмо ответил Бастиан. — Она радуется тому, что может меня везти.
— Значит, ты делаешь это ради неё?
— А почему бы и нет? Что тут плохого?
Ксайда выпустила вверх изо рта зеленую струйку дыма.
— О, ничего, господин. Как может быть плохим то, что ты делаешь?
— К чему ты клонишь, Ксайда?
Она нагнула свою огненно-рыжую голову.
— Ты слишком много думаешь о других, господин и учитель, — прошептала она. — Но никто не достоин отвлекать твоё внимание от твоего собственного, исключительно важного развития. Если ты на меня не рассердишься, о господин, я решусь дать тебе совет: больше думай о своем совершенстве!
— Но какое отношение это имеет к старой Йихе?
— Почти никакого, господин. Почти совсем никакого. Только она не достойна такого всадника, как ты. Мне обидно видеть тебя на спине… столь заурядного животного. Все твои спутники удивлены этим. Один только ты, господин и учитель, не знаешь, чего ты достоин!
Бастиан ничего не сказал, но слова Ксайды произвели на него впечатление.
Когда караван во главе с Бастианом верхом на Йихе шел на другой день по чудесным заливным лугам с островками зарослей благоухающей сирени, Бастиан воспользовался полуденным привалом, чтобы принять предложение Ксайды.
— Послушай, Йиха, — сказал он, поглаживая лошачиху по шее. — Настало время, когда нам придется расстаться.
Йиха издала жалобный крик.
— Почему, господин? — печально спросила она. — Я плохо справлялась со своим делом? — Из её темных глаз текли слезы.
— Нет, нет, — поспешил утешить её Бастиан, — наоборот, весь этот долгий путь ты так осторожно меня везла, была так терпелива и послушна, что я хочу тебя вознаградить.
— Не надо мне никакой другой награды, — возразила Йиха. — Я бы хотела везти тебя дальше. Чего же ещё мне желать?
— Но разве ты не говорила, — продолжал Бастиан, — что тебе грустно от того, что у таких, как ты, не бывает детей?
— Да, — огорченно отвечала Йиха, — ведь я, когда совсем состарюсь, рассказывала бы им об этих днях.