Бесконечная река

«Должно быть, этому мужчине есть о чем поведать любопытной девушке!» — меркантильно подумала Саванна. В своем глухом и строгом, в пол, черном платье она выглядела девочкой-подростком, которая старательно изображает из себя викторианскую учительницу. Ее пушистая соломенно-светлая макушка не доставала незнакомцу до плеча.

— Собственно, это родовые названия, — сказала Саванна. — Хотя все постоянно путают, не вы один. — Она протянула руку. — Меня зовут Саванна, я смотритель федерального музея планеты Царица Савская. Не в том смысле, что хожу и смотрю на экспонаты, распахнувши рот от изумления, а…

— Я так и понял, — засмеялся посетитель и мгновенно сбросил половину тех лет, на какие выглядел. — Я знаю, кто такие смотрители, и встречался с самыми удивительными представителями этой профессиональной касты… Так как насчет большой чашки хорошего чая?

— Не уверена, что чай достаточно хорош на сколько-нибудь взыскательный вкус, — честно уведомила Саванна. — Это листовой чай местного происхождения, по вкусу он напоминает туарегский мятный. И он зеленый.

— Не знал, что здесь растет хотя бы что-то пригодное к употреблению.

— Здесь все пригодно к употреблению, в той или иной форме. Но чайные кусты, конечно же, прибыли с Земли. Здешний климат и почва сообщают листьям ни с чем не сравнимый аромат. Хотя земные титестеры приходят в ужас от одного вида и ароматом местный чайный букет называют лишь в ироническом смысле.

— Могу вас уверить, я неприхотлив. Единственный сорт чая, который мне реально осточертел, это грузинский.

— Вот как? Но это не сорт, а всего лишь историческая локация. Впрочем, я сделала все, что в моих силах. — Саванна положила ладонь на его согнутый локоть. Незнакомец нависал над нею как башня, кисть правой руки затянута была в тонкую белую перчатку. — Долг обязывает меня предупредить вас еще об одном обстоятельстве.

— О каком же? — осведомился незнакомец.

— Я не человек. — Саванна смерила его испытующим взором. Никакой ожидаемой в подобных случаях реакции. — Вернее, не совсем человек. Генетически я человек-4.

— Мне следовало бы отшатнуться в ужасе? — спросил посетитель с веселой предупредительностью.

— Просто некоторые начинают ухаживать, но потом теряются и не знают, как себя вести.

— А как следует себя вести?

— Как обычно. Кроме индекса, во всем остальном я такой же человек, как и вы.

— Как и я… — повторил он, усмехаясь, словно бы пробуя эти слова на вкус.

— И я не расслышала вашего имени.

— Герман, — сказал он. — Герман Львович Панин. Род занятий — странствия.

— Род странствий — занятия, — эхом откликнулась Саванна. И смущенно хихикнула. — Не обращайте внимания, это я сама с собой так играю. Герман — редкое имя, особенно в сочетании с такой фамилией. Я не задену вас предположением, что вы приходитесь родственником некой известной персоне?

— Нет, — спокойно отвечал посетитель. — Не заденете. Не являюсь. Один ответ на два вопроса.

— А может быть, один вопрос на два ответа?.. Чушь какая!

Маятникоух проводил их рассеянным взглядом, затем умостил массивную башку поудобнее на передних лапах, расправил уши и сомкнул морщинистые вежды.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. БЕГСТВО ОТ ЦАРИЦЫ

Отправляясь в путь

«Дарю вам этот мир», — записал Панин в дневнике. Обдумал заключительную фразу еще раз, не отдает ли она дешевым пафосом, и нет ли у нее привкуса нафталиновой пошлости. Счел, что лучшего ему все едино не выдумать, поставил время по бортовому хронометру, а дату не рискнул. Чтобы не сбить с толку того, кто однажды прочтет его записки. Хронометр, конечно, показывал дату как мог, но было такое, что несколько раз он прерывал свой отсчет. В гравитационной воронке. С тех пор его свидетельствам доверять не стоило.

По правде сказать, Панин и сам давно уже утратил чувство времени — чувство земного времени, разумеется. А к местному времени приноравливаться нужды особой не было. В тех краях, где его угораздило высадиться и, как результат, оказаться в бессрочном вынужденном заточении, с сезонами дела обстояли весьма незатейливо. Лето, настоящее жаркое лето, когда синевато-зеленая листва на деревьях сворачивалась в трубочки, высокая трава жухла и желтела, а местное зверье перебиралось поближе к помутневшим водоемам, длилось два десятка дней, не дольше. Настоящая снежная зима, с холодами и буранами, с непроглядной теменью без перерывов на рассвет, и того короче. А между ними тянулось и тянулось однообразное, прохладное, сухое межсезонье. Не то парижская весна, не то прибалтийская осень. Панин все же с трудом удержался от соблазна приписать: «Никакого числа. День был без числа». Гоголь, «Записки сумасшедшего». Проза на все времена… Но в мире нет ничего вечного. Кто знает, как отнесутся к этой аллюзии потомки, что они там станут почитать за классику. Сам-то он давно упустил свой шанс сойти с ума.

Если только предприятие, которое он замыслил, само по себе не проходило по разряду умоповреждения.

— Посидим на дорожку, — сказал Панин в пространство, хотя и без того находился в кресле.

Он ожидал, что будет услышан.