Бесконечная река

Еще одно открытие неопределенного свойства: в лесу все живое боялось паниксов. Покуда паниксы сопровождали Панина, ему нечего было опасаться. Хотя такое положение вещей было довольно зыбким.

Во-первых, Чешир и Алиса воспринимали его как взрослого и самодостаточного хищника, способного, если что, постоять за себя без их участия. Поэтому они не следовали рядом, подобно телохранителям, настороженно зыркая по сторонам, а значительную часть времени шлялись окрест в поисках лакомства и развлечений. Паниксы, надо было заметить, по ближайшем рассмотрении оказались весьма легкомысленными существами.

Во-вторых же, существовала пара-тройка исключений из общего правила.

Например, панцерфаули, которые в ту пости своей не боялись ничего на свете. Не то чтобы они проявляли какую-то чрезмерную агрессию — подобные эмоции были чересчур для них сложны. Но передвигались они обыкновенно по прямой, не огибая препятствий, будь то дерево, будь то выход скальных пород, будь то спящий прямо на земле человек в замызганном комбинезоне. Ежели на пути своем в самой непролазной глуши вдруг обнаружишь свежую или уже подзаросшую колею, не надейся, что где-то поблизости орудует бригада лесорубов. Благодари судьбу, что не устроил в этом самом месте ночной привал.

Иное дело фледермантель. По каким-то забытым уже соображениям Панин решил именовать всех недружественных представителей местной фауны немецкими неологизмами, а поскольку произносить вслух все эти словесные уродства нужды не было, то он мог заходить в своих экзерсисах весьма далеко… Итак, фледермантель — непонятного генезиса сумеречная тварь, даже не факт, что и относившаяся к животному миру, по виду сходная с грязно-серым покрывалом в когтистой оторочке, иных наружных органов лишенная напрочь, за исключением круглого ротового отверстия посередке. Охотилась на все, что уступало ей в размерах. Паниксы исключения не составляли. Если самый отважный панике вдруг начинал вести себя странно, озираться, вздымать шерсть на загривке и припадать на все лапы сразу, ищи поблизости схоронившегося в ветвях фледермантеля. А еще лучше — не ищи, а уноси ноги, и лапы тоже… Впрочем, столкнуться с этим исчадьем местного ада можно было по какому-то чрезвычайному невезению и лишь вечерней порой; не то фледермантели обитали в каких-то отдаленных уголках и в лес забредали по случаю, не то попросту были редки, являясь невымершим до конца реликтом, и вдобавок ни днем, ни ночью никак себя не выказывали.

Перечисленные обстоятельства, равно как и несколько причин помельче, исполняли Панина уверенностью в благоприятном исходе затеянной им авантюры.

Но что все же, как ни погляди, то была из авантюр авантюра, он убедился очень скоро.

Три дня и три ночи

Все светлое время суток Панин проводил в движении. Останавливался, лишь устав до изнеможения. Падал под ближайшим деревом — хорошо, если под косичным, тогда привал естественным образом превращался в пикник. Но чаще встречались деревья капустные, с гладкими, будто корабельная мачта, стволами, что на громадной высоте увенчаны были тугими сине-зелеными кочанами. Ни тени, ни пищи, ни какого иного толку от них не было… Устраивался поудобнее, прилаживал рюкзак с поклажей под голову, закрывал глаза. Ненадолго — паниксам скоро надоедало бездействие, а недвижность человека вызывала тревогу: уж не помер ли?.. — паниксы начинали нервничать, подвывать, разнообразно выкаблучиваться на публику и, совсем уже отчаявшись достичь результата, дерзновенно подтыкивать лежащего плоскими влажными носами. «Ну хорошо, хорошо… — ворчал Панин. — Встаю… уймитесь уже».

Ночь, которая здесь наступала внезапно, когда про самое возможность таковой на протяжении двадцатичасового дня начинали уж и забывать, являла собой серьезное неудобство.

Не сразу, конечно. Самая первая ночь прошла легко и непринужденно. Очень удачно Панин набрел на молодое капустное дерево, чья крона не успела еще налиться растительной силой и отвердеть. Подтянувшись полутора своими руками за нижние ветки, ухитрился втащить наверх и поклажу А затем, повозившись, устроил в листве этакое «гнездо молодой гориллы». И едва только над безбрежным лесом потушили солнце, мгновенно уснул под недовольные завывания мохнатых спутников.