Бесконечная река

Саванна, фарфорово-бледная, светловолосая и светлоокая, от шеи до пят затянута была в черный бархат и застегнута на все тридцать две пуговицы (на самом деле где-то там скрывалась магнитная застежка, но это никого не касалось). Сельва же всем нарядам во все времена года предпочитала белый, местами прожженный комбинезон и выгоревшую ковбойку с закатанными рукавами, соломенная шляпа обыкновенно болталась за спиной, лицо от загара казалось отлитым из молочного шоколада, а зеленые, под цвет глаз, волосы клубились над прямыми сильными плечами тропическим облаком. Глядя на них, никому бы и в голову не взбрело считать их сестрами.

— Видишь ли, — промолвила Саванна и посмотрела на свою чашку, словно пытаясь понять, откуда та возникла в ее руках. — Мы сидели и болтали. Так, ни о чем. О погодах, о нашем музее и о музеях вообще… А потом он вдруг уснул. Закрыл глаза и…

— Своей воркотней, — саркастически заметила Сельва, — ты кого угодно убаюкаешь.

— Мне кажется, он ужасно устал. А здесь внезапно ощутил, что можно и отдохнуть.

— Если ты не ошиблась, — медленно проговорила Сельва, — именно здесь он должен чувствовать себя как дома.

— Я не ошиблась, — уверенно заявила Саванна и уткнулась острым носиком в чашку.

— Что, и рука?..

— Правая. Совсем новая. В перчатке.

— Для чего ему понадобилось прятать новую, свежевыращенную руку в перчатку?

Саванна хмыкнула.

— По его словам, — объяснила она, — руку ему вырастили не здесь, а во время одного из нежданных приключений. Это были не наши медики, и руководствовались они неполными представлениями о человеческой анатомии. Поэтому рука зеленая… (Глаза Сельвы распахнулись шире обычного.) Левоориентированная… (Глаза Сельвы полезли на лоб.) И на ней шесть пальцев.

— Умеют же некоторые себя развлечь! — сказала Сельва завистливо. — И как он намерен поступить со второй левой конечностью?

— Он еще не решил. Разумеется, все исправить не составит большого труда. Но вдруг он захочет сохранить этот удивительный трофей на память!

Сельва покосилась на плотно запертые двери музея.

— Он так там и спит? — уточнила она. — Вот прямо сейчас?

— Ага, — просто ответила Саванна. — На диванчике. Я укрыла его пледом. А потом к нему запросился Гарфилд, и теперь они спят в обнимку.

— Гарфилд? — рассеянно переспросила Сельва.

— Котенок Марии-Луизы и кого-то из рыцарей Лесного Братства. Бежевый с темными полосками на спинке. Я не могла отказать, Гарфилд очень просился.

— Нельзя называть детенышей паниксов котятами, — произнесла Сельва с осуждением. — Я понимаю, это метафора, ты обожаешь играть со словами, но здесь она неуместна.

— Как прикажешь их называть? — изумилась Саванна.

— Не знаю, — буркнула Сельва. — Может быть, он проснется и подскажет. В конце концов, это его звери.

Ей ужасно хотелось войти внутрь и посмотреть, но правила приличия и девичья гордость диктовали совершенно иную линию поведения.

— Но ты совершенно уверена, что это он? — спросила Сельва, рассчитывая заболтать тему и отвлечь саму себя от опрометчивых поступков. — Совсем-совсем?

Вместо ответа Саванна показала взглядом на то, что творилось в каком-то десятке шагов от крыльца.

Вокруг домика, едва различимые в сумерках, лежали паниксы. Лесное Братство в полном составе, в несколько рядов, головами к крыльцу, хвостами к чащобе. По большей части дремали, нарушая почти безукоризненный строй затем лишь, чтобы почесаться или размять затекшие спины. В густой темноте под сенью деревьев вспыхивали красноватые светляки звериных глаз.

— С таким аргументом не поспоришь, — заметила Сельва.

— Странное чувство, — сказала Саванна. — Вот мы с тобой сидим тут рядком, несем какую-то бессвязную чушь, как будто ничего не происходит. А позади нас, на утлом диванчике в обнимку с котенком…

— Хорош котенок! — не сдержалась Сельва. — Полтора метра от носа до кончика хвоста!

— …спит легенда этого мира, — продолжала Саванна, не обращая внимания на неловкие попытки принизить величие момента. — Это все равно, как если бы Христофор Колумб зашел в ресторанчик на Манхэттене и спросил отбивную с картофелем фри и соусом табаско…

— А на десерт — мороженое с кленовым сиропом, — с охотой подхватила Сельва.

— Он увидел во дворе Густава, — сказала Саванна, оживляясь, — и с неподражаемой иронией обратился к нему: «Привет, старый засранец!»

— Густав? — озадаченно переспросила Сельва. — А, репликат гигантского панцерфауля из лесов Центральной Хориграссы.

— Chalceostigus oppressius Panin, — строго уточнила Саванна.

— Они что, встречались? — недоверчиво нахмурилась Сельва.

— Я тоже так подумала. Согласись, Густава ни с кем не спутаешь. К тому же он действительно старый и действительно засранец.

— А почему бла-бла-бла Panin?

— Потому что именно Панин описал его в своем дневнике, — назидательно пояснила Саванна. — Следовательно, за ним научный приоритет. Возможно, ты по своему легкомыслию не помнишь, но паниксы также впервые упоминаются в его дневнике. И нагелькопфы, и плащевики, которых он именует фледермантелями, но это название не прижилось… Они все, как ты выражаешься, бла-бла-бла Panin.