Без особенной выдумки, без смысловых закидонов. Панин был готов к чему угодно, кроме величественного тысячегласого крещендо с выходом в непреходящее фортиссимо. Спустя самое короткое время все органы его чувств отказали и погрузились в вынужденный коллапс, кроме слуха, который отделился от сознания и трепетал в океане мощных звуков, ни один из которых нельзя было полагать грубым технологическим шумом. Многоэтажные аккорды, срывавшиеся в бесконечные арпеджио и распадавшиеся на бешеные тремоло. Почти живые голоса, парившие над неохватным мелодическим массивом, словно чайки, подхваченные штормовым ветром и унесенные прочь от берега в самое око тайфуна. Вселенская музыка. Не то колоссальный реквием для хора титанов с циклопическим оркестром, славивший несбыточные начинания и рухнувшие надежды, не то пафосно гиперболизированная оратория, возвышавшая безумство храбрых и воспевавшая отвагу сумасбродов… Иногда в музыкальной канве вдруг образовывались прорехи, когда можно было вернуть себе хотя бы слабое представление о реальности, и в эти краткие мгновения Панин сознавал себя целостной личностью, человеком в себе, пытался ухватить расползавшиеся лохмотья идентичности и выстроить сколько-нибудь связные мысли. Получалось неважно. Верно подмечено: у вселенной не было планов его убивать. У нее вообще не было планов на его счет. Весь его чрезмерно затянувшийся галактический путь, начавшийся много лет тому назад на маленькой орбитальной базе и близкий к завершению неизвестно где и непонятно с каким результатом, с остановкой на Царице Савской, со всеми понемногу уже входившими в привычку нырками в гравитационные воронки, все это — его собственная судьба. Вселенная к ней непричастна. Вселенная не добра и не зла, она просто существует, она течет, и на какой-то небольшой срок ваши маршруты совпадают. Потом ты сходишь у какого-нибудь причала на каком-нибудь берегу, а она течет дальше. И несет другие ореховые скорлупки с бумажными парусами. Вселенная — это и есть та река, что возникала в его видениях. Всего лишь река. Бесконечная река, что течет от начала времен до их скончания, от момента Большого Взрыва к неизвестности, в которой все однажды непознаваемо и удивительно прервется. Если плыть по ее течению, то никогда не вернешься к родному причалу. Но, может быть, все же окажешься там, куда стремился. Наверное, окажешься. Не исключено.
Крещендо. Фортиссимо. Маэстозо.
— Вы совершенно здоровы, друг мой, — торжественно сообщил доктор Завгородний.
— Надеюсь, — сказал Панин задумчиво. —
Панин сидел в глубоком белом кресле с плюшевой обивкой. Белые стены увешаны были небольшими графиями позитивного мультяшного содержания, квазиживой белый ковер на полу шевелил длинным ворсом — не то от свежего ветерка с террасы, не то по собственной воле, а с белого потолка спускался светящийся шар, тоже белый. В таком сомнамбулическом интерьере всякий визитер ощущал себя ожившей картинкой на старательно загрунтованном холсте.
Сам доктор предпочитал расхаживать от стены к стене размеренным шагом, словно маятник старинных часов. Здесь он был самым ярким пятном: синие брюки, алая распашонка, желтый платок вместо галстука, вьющиеся длинные волосы, темные с изысканной сединой, и голубые глаза на массивном оливковом лице. Пациенты реабилитационного центра за глаза, вкладывая в это незлую иронию, называли его «доктор Завр». Не только из-за фамилии, но и за немалые габариты, и за журавлиную походку.
Панин надеялся, что и сам не выглядит тусклой деталью меблировки, хотя никак не мог заставить себя одеваться так же ярко и пестро, как все те люди, что окружали его с момента возвращения. Иногда ему хотелось бы вновь испытать способность видеть себя со стороны, ненадолго обретенную в тот час, когда Смотритель занимался ремонтом его покалеченной руки. В реабилитационном центре хватало зеркал, но еще больше имелось различных впечатлений, позабытых и совсем новых. В конце концов, это был совершенно новый для Панина мир.
— Что вас удивляет? — разглагольствовал доктор Завр. — Иная биосфера, кстати — по абсолютным показателям весьма благотворная… иная микробиология, не осатаневшая от техногенных факторов… такой дебютантке наша выстраданная и закаленная в боях иммунная система не по зубам. Вы должны понимать, друг мой: столь длительное пребывание в карантине…
— Мера вынужденная и необходимая, — с удовольствием закончил Панин.
— Да, — согласился доктор Завр. — Но задерживать вас далее нет никакого смысла. Вы вольны перемещаться по Галактике как заблагорассудится.
Панин неопределенно усмехнулся, и это не осталось незамеченным, но истолковано было по-своему.
— Не подумайте, будто кто-то желает поскорее от вас избавиться, — проворчал доктор Завр. — В конце концов, Тайкун — не худший из миров. Мягкий климат, обширные пространства, спокойные нравы. Никто никого ни о чем не спрашивает. Хотя, подозреваю, вам есть что рассказать.