Бесконечная шутка

(1) Вместе с Орином Инкаденцей мы играли, тренировались и в целом тусили большую часть наших, как нам тогда казалось, лет становления. Познакомиться нам довелось потому, что я не раз оппонировал ему из-за сетки на местных теннисных турнирах в метрополии Бостона, для мальчиков 10 лет. Вдвоем мы были лучшими 10-летними в юношеском разряде в Бостоне. Скоро мы стали партнерами по тренировке, матери по будням возили нас на юниорскую программу развития в теннисном клубе Оберндейла в Западном Ньютоне. После того как одним утром мои родители погибли в ужасной аварии на пригородной дороге Джамайка-Вэй из-за падения вертолета дорожных репортеров, можно сказать, я стал приживалой в доме семейства Инканденц в Уэстоне. Когда Дж. О. И. основал академию, я был одним из первых студентов. Мы с Орином были закадычными друзьями примерно до 15 лет, когда я достиг собственного зенита в ранней пубертатности и спортивных ожиданиях и начал одолевать его на корте. Он тяжело это перенес. С тех пор мы уже не столь закадычны. В следующем году мы снова ненадолго сблизились, когда оба увлеченно экспериментировали с рекреационными веществами. Оба потеряли всякий интерес к веществам спустя всего пару лет: Орин – поскольку наконец достиг пубертатности и открыл для себя слабый пол, а также что для нового хобби ему необходимы все силы и смекалка, я же – поскольку после нескольких весьма плачевных метокси-психоделических опытов остался с некоторыми Травмами, которые по сей день превращают повседневную жизнь в исключительное испытание, в чем я склонен винить употребление чертовски серьезных галлюциногенов на той зародышевой психической стадии, во время которой ни одному сев. – американскому подростку нельзя позволять притрагиваться к галлюциногенам. Эти Травмы в итоге привели к отчислению из Энфилдской теннисной академии в 17 лет, прежде выпуска, а также к уходу из юниорского тенниса и современной жизни, как мы ее понимаем. Орин к 17 годам тоже по большей части выгорел как теннисный игрок, хотя никто в здравом уме не мог тогда предвидеть его приход в официальный американский футбол.

Пыхтящий, хрустящий балет подавленного гомоэротизма – вот что такое, на мой взгляд, футбол, мисс Стипли. Преувеличенная ширина плеч, стирание масками индивидуальных черт лица, упор на контакт и избегание контакта. Победа и поражение отсчитываются в категориях проникновения и сопротивления. Облегающие штаны, которые акцентируют ягодицы и поджилки и более всего напоминают гульфики. Постепенный медленный переход спортивных полей к «искусственной поверхности», «искусственной траве». Неужели спереди штаны не кажутся оснащенными гульфиками? А извольте взглянуть, как после игры игроки хлопают друг друга по заднице. Словно сам Суинберн изобрел этот вид спорта в недобрый час. И не слушайте Ориновскую апологию футбола как ритуализированного эрзаца вооруженного конфликта. Вооруженный конфликт достаточно ритуализирован и сам по себе, а раз у нас на руках достаточно и подлинных вооруженных конфликтов (прокатитесь вечерком по бостонским районам Роксбери и Маттапан), то нет нужды и в их эрзаце. Футбол – чистейшей воды гомофобски подавленная голубизна, и не позволяйте Орину запудрить вам мозги.

…(3в) Я не имею возможности помочь вам с подробностями, окружающими суицид д-ра Инканденцы. Мне известно, что он ликвидировал свою картографию самым жестоким образом. Мне передавали, что в год до смерти д-р Инканденца злоупотреблял этиловым алкоголем на ежедневной основе и работал над новейшим жанром кинокартриджей, который, по словам Орина в то время, сводил д-ра Инка с ума.

…(3д) Предположительная причина их расставания заключается в том, что д-р Инканденца стал использовать ее в своем творчестве все чаще и в конце концов попросил сыграть в вышеупомянутом радикально новом типе киноразвлечения, который, предположительно, и послужил причиной его срыва. Предположительно, они стали близки – Джеймс и Джо-Эллен, – хотя Орин, по моему мнению, не самый надежный источник сведений об их отношениях.

Единственный уместный здесь факт, которым я могу с чистой совестью поделиться, – и мне он стал известен не благодаря Орину, но благодаря моей невинной родственнице, которой выпала (ненадолго) возможность так близко и открыто пообщаться с нашим пантером, как это недоступно гетеросексуальным мужчинам, – что в «вольво» Инканденц произошел некий инцидент с участием одного из окон и так называемым словом: все, что мне известно, – по словам Орина, в дни перед сведением счетов с жизнью д-ра Инканденцы на «затуманенном» «окне» бледно-желтого «вольво» миссис Инк появилось некое «слово», и слово это бросило зловещую тень на взаимоотношения всех заинтересованных сторон. На этом все.