Читаем Бесконечная шутка полностью

– О, ну по-любому, ну я не сомневаюсь, это какой-то заговор или ловушка. Очевидно, все вокруг подстроено так, чтобы загнать тебя в клетку и распевать мерманалию. Инк, по-моему, у тебя шарики начинают поскрипывать на роликах. Видимо, вот что бывает, когда скачаешь через два плато за раз. Помоему, значительная трансцедентная дээмзэшная интерлюдия перед Тусоном без побочных уремических эффектов – то, что плотник прописал для заедающих роликов. Заодно удержит от курения Боба Хоупа изо дня в день, особенно перед госами. От этой херни легкие дохнут только так. От этой херни станешь жирным, вялым, мокрым и бледным, Инк. Плавали, знаем. Одной 30-дневной очистки организма будет мало. Tu-sais-que 1 – как раз та реконфигурация, с которой исследуешь новые вершины, слезешь с Боба Хоупа, найдешь что-нибудь, с чем можно спокойно жить в вузах или Шоу и не впасть в паралич. От этой херни рано или поздно наступает паралич, Инкуля. Плавали, отлично знаем, видел у себя на районе. Некогда многообещающие ребята проводят всю жизнь

перед ТП, трескают арахисовое масло и дрочат в старый носок. И все, КабздецФея въехала с вещами на ПМЖ, Инк. Плюс нерешительность? Ты еще не видел нерешительность, если не видел мужика с мелкими жирными титьками, развалившегося в кресле на десятом году Боба Хоупа нон-стоп. Жуткое зрелище. Инкстер, друг мой, зрелище душераздирающее, скажем прямо. Трансцендентный икспириенс со мной и Аксанутым – как раз то, чего так и просят твои ролики. Покайфуй с другими для разнообразия. Мне надоело сидеть с одним Аксанутым, который только и треплется про Йель. Зарой Визин войны.

– Трансцендентный? Так Сбит и прочитал? Не трансцендентальный?

– Да какая в жопу разница?

– Майк, а что, если я скажу, что хочу не просто месяц передышки.

– Оставь Надежду.[272] О том я и говорю.

– Я хочу сказать – может, принять решение. Навсегда. Что, если я делаю это все чаще и чаще, это становится все менее и менее прикольно, но я все равно делаю чаще и чаще, и единственный выход теперь – распрощаться навсегда.

– Стоячие овации. Немножко нерискового трансцендентализма со мной и Нутым Аксом – как раз то, что требуется для…

– Но я обо всем. «Синее пламя», случайный дрин. Если я приму хоть чтото, то, сам знаю, вернусь к Бобу. Закинусь Мадам Психоз с вами – и вся моя решительность растает как не бывало, и вот я уже с пипеткой хнычу, чтобы ты подкинул мне немножко вечнозеленого Хоупа.

– Какой ты ребенок, Инк. С одной стороны – гений, а с другой – такой мелкий лысый мелкий толстощекий карапуз. Ты что, думаешь, просто скажешь: «Ну все, я решил», и тут же вдаришь по тормозам и бросишь все?

– Я сказал только «что, если».

– Хэл, ты мой друг, и я твой друг настолько, что ты даже представить не можешь. Так что готовься к прозрению. Ты хочешь бросить, потому что начинаешь понимать, что без этого не можешь, и…

– Вот именно. Пимс, представь, как ужасно, если кто-то без этого не может. Не просто очень-очень-очень нравится. А невозможность жить без – как будто совсем другой порядок… Это ужасно. Это как разница между тем, как действительно что-то любить, и как от чего-то…

– Ну давай, скажи, Инк.

– Потому что знаешь что? А если так и есть? То, что ты не сказал. Что, если ты такой и есть? И что, значит, просто бросишь? Если ты наркозависимый, Хэлли, ты без этого не можешь, а если ты без этого не можешь, как думаешь, что случится, если ты просто выкинешь белый флаг и будешь жить дальше, без всего?

– Ты сойдешь с ума, Инк. Ты умрешь внутри. Что будет, если жить без чегото, чего требует организм? Еда, вода, сон, O2? Что будет с организмом? Сам подумай.

– Ты сам только что объявил овации предложению Оставить Надежду. Ты сам только что презентовал образ меня же с грудью, мастурбирующего в грязное белье, с паутиной между задницей и креслом.

– Ну это Боб. Я что-то не помню, чтобы сказал так про все. Если не можешь без Боба, Инк, бросить Боба можно, только если пойдешь дальше и найдешь что-нибудь новенькое.

– Наркотики потяжелее. Все прямо как в старых кинолентах про то, что травка открывает двери к наркотикам страшнее, и сверчок Джимини…

– Ой, да пошел ты. Зачем тяжелее? Просто новенькое. Я знаю ребят, которые слезали с героина, кокса. Как? Принимали стратегическое решение перейти на ящик «Курса» в день. Или на метадон, неважно. Я знаю пьющих ребят, Инк, которые слезли с алкоголя, переключившись на Боба Хоупа. Сам я – ты видел, я переключаюсь все время. Фишка в том, чтобы найти правильную батарейку для внутренней проводки. И я говорю, что реальный паутинный бластер со мной и Аксфордом сразу после фандрейзера поможет тебе приподняться над ситуацией, прекратить детский лепет и накручивать себя по поводу дурацких решений, которые все равно не сможешь воплотить, и реально осознать, как исследовать новые вершины подальше от этого самого Боба, овации по поводу которого были за то, что ты с него слезешь, Инк, – это не твое, ты уже как раз стал похож на чувака, у которого отрастут титьки.

Перейти на страницу:

Все книги серии Великие романы

Короткие интервью с подонками
Короткие интервью с подонками

«Короткие интервью с подонками» – это столь же непредсказуемая, парадоксальная, сложная книга, как и «Бесконечная шутка». Книга, написанная вопреки всем правилам и канонам, раздвигающая границы возможностей художественной литературы. Это сочетание черного юмора, пронзительной исповедальности с абсурдностью, странностью и мрачностью. Отваживаясь заглянуть туда, где гротеск и повседневность сплетаются в единое целое, эти необычные, шокирующие и откровенные тексты погружают читателя в одновременно узнаваемый и совершенно чуждый мир, позволяют посмотреть на окружающую реальность под новым, неожиданным углом и снова подтверждают то, что Дэвид Фостер Уоллес был одним из самых значимых американских писателей своего времени.Содержит нецензурную брань.

Дэвид Фостер Уоллес

Современная русская и зарубежная проза / Прочее / Современная зарубежная литература
Гномон
Гномон

Это мир, в котором следят за каждым. Это мир, в котором демократия достигла абсолютной прозрачности. Каждое действие фиксируется, каждое слово записывается, а Система имеет доступ к мыслям и воспоминаниям своих граждан – всё во имя существования самого безопасного общества в истории.Диана Хантер – диссидент, она живет вне сети в обществе, где сеть – это все. И когда ее задерживают по подозрению в терроризме, Хантер погибает на допросе. Но в этом мире люди не умирают по чужой воле, Система не совершает ошибок, и что-то непонятное есть в отчетах о смерти Хантер. Когда расследовать дело назначают преданного Системе государственного инспектора, та погружается в нейрозаписи допроса, и обнаруживает нечто невероятное – в сознании Дианы Хантер скрываются еще четыре личности: финансист из Афин, спасающийся от мистической акулы, которая пожирает корпорации; любовь Аврелия Августина, которой в разрушающемся античном мире надо совершить чудо; художник, который должен спастись от смерти, пройдя сквозь стены, если только вспомнит, как это делать. А четвертый – это искусственный интеллект из далекого будущего, и его зовут Гномон. Вскоре инспектор понимает, что ставки в этом деле невероятно высоки, что мир вскоре бесповоротно изменится, а сама она столкнулась с одним из самых сложных убийств в истории преступности.

Ник Харкуэй

Фантастика / Научная Фантастика / Социально-психологическая фантастика
Дрожь
Дрожь

Ян Лабендович отказывается помочь немке, бегущей в середине 1940-х из Польши, и она проклинает его. Вскоре у Яна рождается сын: мальчик с белоснежной кожей и столь же белыми волосами. Тем временем жизнь других родителей меняет взрыв гранаты, оставшейся после войны. И вскоре истории двух семей навеки соединяются, когда встречаются девушка, изувеченная в огне, и альбинос, видящий реку мертвых. Так начинается «Дрожь», масштабная сага, охватывающая почти весь XX век, с конца 1930-х годов до середины 2000-х, в которой отразилась вся история Восточной Европы последних десятилетий, а вечные вопросы жизни и смерти переплетаются с жестким реализмом, пронзительным лиризмом, психологическим триллером и мрачной мистикой. Так начинается роман, который стал одним из самых громких открытий польской литературы последних лет.

Якуб Малецкий

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги