Бесконечная суббота (СИ)

Да, это вам не по чужим мирам шляться, подумал было злорадно Еремеев, но тут же раскаялся: пусть они и странные, эти дети, но они всё-таки дети.

- Что? - спросил он, и мальчик растерянно посмотрел на него снизу вверх.

- Это порт, - сказала Лялька. - И нет никого.

Свет, мерцавший под прозрачными арками, становился то ярче, то приглушённее, словно там, за этими высокими сводами, дышало что-то огромное, живое, состоящее из света и воздуха. Очередной дракон. Эскалатор замедлился и остановился.

Лялька всхлипнула, и в наступившей вдруг тишине стало слышно, как где-то далеко-далеко плачет младенец.

- Чёрт, - подвёл итог Еремеев.

Коридор, по которому они пошли на звук, тоже был пустынным и разноцветным, и в нём то тут, то там время от времени мелькали густые, почти чёрные тени.

Теперь уже дети жались к Еремееву - испуганно и молча, и он понял, что впервые за всё это время ... не то, чтобы они поменялись местами... просто почва ушла из-под ног не только у него одного.

Малыш плакал и плакал - всё громче и громче, а Еремеев шагал и вспоминал эпитеты к слову "болван": "круглый", "безнадёжный" и много других, не делавших ему никакой чести.

Ребёнок лежал в самой середине большого круглого зала - в какой-то штуке, которую с натяжкой можно было назвать люлькой, к "люльке" этой со всех сторон тянулись тонкие разноцветные провода, а по наружной стене зала стелилась приплывшая следом за их троицей густая чёрная тьма.

- Я сплю, и мне всё это снится, - сказал Еремеев. Он подошёл к "люльке", беспрепятственно подобрал на руки плачущего младенца и развернулся было идти обратно - туда, откуда пришёл, но тьма, клубившаяся у стен, колыхнулась к нему и накрыла его вместе с его ношей.

- Аминь, - вздохнул Еремеев, покрепче прижимая малыша к себе.

- Ты взял чужое, - сказал мрак.

- Ты тоже, - сказал Еремеев и подумал, что в этом странном мире, в котором дети одни гуляют между реальностями, не очень-то и понятно, кто кого должен спасать...

Ребёнок у него на руках пискнул, перестал плакать и сказал:

- Ай...

В ответ в темноте проступили далёкие стены и неясные фигуры, завёрнутые в серые плащи. Был ли это всё ещё Бобровый мыс, Еремеев не знал, но Ромка с Лялькой тоже оказались невдалеке - перешёптывались и жались друг к дружке, как два испуганных птенца.

Серые тени колыхнулись ближе:

- Из няньки выходит не очень хороший боец... Отдай ребёнка...

- Это не ребёнок! - крикнула Лялька.

Тени затрепетали, развернулись, какая-то часть из них поплыла от Еремеева к ней, а она вцепилась в Ромку и затараторила - быстро-быстро, словно боясь не успеть:

- Господи, Еремеев, ну, когда же ты уже вспомнишь, кто ты такой, чёрт тебя побери! Хватит разводить канитель вокруг очевидных вещей!

Серое колыхнулось вперёд и накрыло их всех с головой.

Ребёнок снова заплакал, но только на этот раз не жалобно, как раньше, а требовательно, даже капризно. Руки у Еремеева резко отяжелели, он охнул, согнулся в попытке удержать свою ношу... и вынырнул с ней на пустом заснеженном перекрёстке Подлесной и Космонавтов. Ноша его навскидку весила что-то около двух десятков килограмм.

- Стой! Стой! - закричали ему.

Он закрутил головой и увидел на противоположной стороне перекрёстка маленьких девочку и мальчика в цветных пуховичках. Светофор мигнул зелёным, Еремеев сгорбился, засовывая невероятно тяжёлого плачущего младенца под полу своей короткой куртки, и шагнул было с тротуара на дорогу...

- Стой! - снова закричал Ромка, закричал так, что Еремеев послушно отшатнулся назад, замахал одной рукой в попытке удержать равновесие и - словно в каком-то трансе - увидел, как вместо привычных машин по Подлесной плывёт длинное синее марево. Густое, тёмное, с мелькающими в его страшной глубине далёкими чёрными точками. Рубеж.

Младенец у него за пазухой облегчённо вздохнул и резко потерял в весе.

- Едрить! - обиженно сказал Еремеев, чувствуя, как из-под рукава по его свитеру потекла тонкая горячая струйка. - Чтоб тебя...

Синяя завеса прокатилась по Подлесной, завернула на Ударников и исчезла. Еремеев поплотнее запахнул куртку и торопливо перебежал на противоположную сторону.

- Ну, что, кап-два, - он выдохнул облачко морозного пара, - пацанов два. Плывём в порт приписки?

***

- Вообще-то, Горыч, архат - это большая ответственность, - открывая дверь, заявила Зайка. - Но на ближайшие полчаса нам будет достаточно, если ты просто вынесешь мусор.

Еремеев посмотрел на стоящий у двери пакет с мусором, шмыгнул носом и виновато вынул из-под мокрой куртки мокрого младенца.

- Четыре, - озадаченно сказала Зайка. - Слушай, Еремеев, я не справлюсь, если темпы не сократятся.

В ответ Еремеев молча отдал ей ребёнка, пропустил вперёд Ляльку с Ромкой, застегнул мокрую куртку, забрал пакет и пошёл выносить мусор.

Зайкин двор тонул в синих февральских сумерках. Еремеев мог бы поклясться, что пока он шёл от парадной до мусорки, двор был пуст, поэтому когда на обратном пути его окликнули, он даже подпрыгнул от неожиданности.

- Эй! - голос был мужской и... знакомый.