Не стало лучше и к ужину — вконец испортившаяся погода принесла ещё и холод, словно не июль, а октябрь на дворе. А поскольку тёплых вещей ни у кого с собой не было (свой зимний прикид я давно уже растерял, уезжая и приезжая в пионерской форме), вожатой пришлось вести нас на склад. В бушлатах, тёплых подштанниках и кирзовых сапогах с намотанными на ноги портянками мы напоминали немцев, отступавших из-под Москвы в декабре 41-го. Но лучше так, чем трястись от холода.
Кое-как перекусив, в тяжких раздумьях я вернулся обратно в домик, где вскоре объявилась и Ульянка.
— Мы тут с девчонками посоветовались и решили — уезжать отсюда надо. С родными созвонились, завтра нас всех заберут отсюда. Иначе вымерзнем тут как клопы. А ты как?
— Мои предки, к сожалению, далеко отсюда, отдыхают на курорте. Наверное, придётся идти пешком, — убедительно вздохнув, соврал я.
— Глупостей не говори! В нашей машине места и для тебя хватит! Подбросим куда надо!
— Спасибо, — выдохнул я. Хотя очень сильно сомневался, что сюда прибудут какие-либо авто.
Ульяна, улыбнувшись, взялась раскладывать на экране пасьянс. Хотел последовать её примеру, однако почувствовал: кто-то зовёт меня. Очень тихо, на грани едва различимого шёпота.
Юля! Не сразу, но понял — телепатический зов идёт именно от неё. За всё время моего пребывания в «Совёнке» такое случилось впервые — обычно со своими проблемами девочка-кошка предпочитала справляться сама. И это означало лишь одно — ей настолько плохо, что понадобилась помощь.
Я торопливо принялся одеваться. Ульяна уставилась на меня в удивлении.
— В такую погоду и на свидание?
— Нет, просто по очень большой необходимости.
— Ну тогда удачи там!
Подумала, наверное, что схватило живот. Но в тот момент меня совершенно не волновало, о чём она могла подумать.
Почти бегом я направился к старому лагерю — интуиция подсказывала, что Юля там. И не ошибся — она действительно находилась там, закутанная в обрывки каких-то простыней.
— Спасибо, что пришёл, — обрадовалась она, вытирая слёзы. — Я боялась умереть здесь в одиночестве. Ещё никогда не было так страшно. Я не понимаю, что происходит, почему вдруг стало так холодно. И почему с неба весь день льёт вода.
Кое о чём я догадывался, хотя и не мог знать наверняка. Артефакт, с которым я теперь и не мыслил расставаться хоть ненадолго, весь день был тёплым. После неудачи с агентами Матрица пошла иным путём — но вот каким? Решила устроить погодный катаклизм?
— Идём, напою горячим чаем! Заодно и перекусим!
Юля охотно согласилась — чувствовалось, что она пошла бы за мной куда угодно, лишь бы не оставаться одной. Однако вначале мы заглянули на склад — от привычки бегать босиком с голыми ногами теперь придётся отучаться. Ну а потом уже в столовую.
Огонь газовой плиты горел очень слабо, несмотря на то, что вентиль был открыт до предела. В ожидании чая Юля взяла одну из булочек и, откусив кусок, выплюнула.
— Опять то же, что и в лесу!
— Что ты имеешь в виду?
— Попробуй сам!
И протянула вторую булочку мне. Ощущение было — словно жуёшь вату. Сразу вспомнилось, что за ужином пионеры жаловались: еда стала безвкусной. Тогда я не обратил на это внимания. Но теперь осознал сам.
Вот и чай — когда наконец удалось его приготовить, не становился сладким даже от пяти ложек сахара. С трудом, но удалось убедить Юлю перекусить тем, что есть — ведь без еды сил не будет. Она находилась в глубочайшей депрессии, и я прекрасно понимал её состояние.
— Мне теперь нет смысла возвращаться обратно: лес мёртв и он перестал быть для меня домом. Не знаю, что делать дальше, мне очень страшно. Можно немного пожить у вас на складе?
Разумеется, я разрешил. Более того, после трапезы отвёл туда и помог обустроить подобие берлоги. Внутри было ненамного теплее, чем снаружи, но по крайней мере сухо. Если только не прохудится крыша, но об этом не хотелось думать.
И я остался с ней на ночь — она глядела такими глазами, что я при всём желании не смог бы уйти и оставить её одну. Прямо посреди склада мы развели костёр — в подобной ситуации наплевать на правила техники безопасности. И пусть огонь горел еле-еле, всё же само его существование согревало и успокаивало душу.
Немного расслабившись, Юля забралась в «берлогу», где вскоре уснула. Я продолжал поддерживать огонь, пока не сморила усталость — и тогда, загасив угли, забрался к ней под бочок. Всё-таки нас связывала не только дружба…
Проснулся словно от толчка — сразу нахлынуло предчувствие надвигающейся беды. Юля продолжала спать рядом; аккуратно высвободившись из-под обвивавшего меня хвоста, я накинул на себя бушлат и отправился на разведку.
Дождь прекратился, но стало ещё холоднее, и редкие снежинки искрились на солнце. Тусклом, багровом солнце, неспособном согреть землю. И хоть небо казалось ясным, со стороны реки на горизонте клубились тучи. Чёрные, с красными прожилками, они казались неестественными и, заинтересовавшись, я направился в сторону пляжа.
Едва вышел на открытое пространство, рядом появился Добрый.
— Судный день близок, и часы скоро пробьют полночь, — печально произнёс он. — Лагерь обречён.