Бесконечность

– Где она? – спросил я, обращаясь не столько к Эдгару, сколько к себе самому.

– Где кто?

– «Полуночники».

– Что?

– Ее здесь нет. «Полуночников» здесь нет. – Я указал на стену, где теперь висело полотно «Уличный джаз в Гарлеме» кисти Арчибальда Мотли[25].

– Эта картина висит здесь, сколько я себя помню, – пожал плечами Эдгар.

– Нет, тут что-то не так, – покачал головой я.

Я обвел взглядом галерею и увидел в противоположном конце экскурсовода.

– А где «Полуночники»? – подойдя к ней, спросил я.

– «Полуночники»? – вежливо улыбнулась та. – Вы имеете в виду картину Эдварда Хоппера?

– Да, где она?

– Точно не знаю, сэр. Наверное, в галерее «Уитни» или в нью-йоркском Музее современного искусства.

– Ее увезли на выставку?

– Право, не знаю.

– Но она должна быть здесь, – настаивал я. – Вот на этой стене.

– У нас, в Институте искусств? – удивилась экскурсовод. – Нет, сожалею, вы ошибаетесь. Должно быть, вы спутали ее с какой-то другой картиной. «Полуночники» у нас никогда не выставлялись.

– О чем вы говорите? Даниэль Рич лично приобрел картину у Хоппера в 1942 году. И с тех пор она висела здесь.

– Вы имеете в виду Даниэля Каттона Рича? Он был когда-то директором музея? Мистер Рич трагически погиб в 1941 году, сэр. Он попал под машину здесь, в Чикаго.

Я пошел прочь от экскурсовода, натыкаясь на людей. Мое лицо вновь стало мокрым, но теперь уже не от дождя, а от пота. По спине призрачными пальцами бегали мурашки. Вернувшись к Эдгару, я посмотрел на полотно Мотли, однако у меня перед глазами стояли «Полуночники». Одинокие люди в кафе. Пустынная улица за окном. Я помнил каждый мазок.

Тут все было не так.

Этот мир был другим.

– Эдгар, я должен идти. Ты один вернешься домой?

– Вернусь, с двадцаткой на сосиску в тесте и пиво.

Сунув руку в бумажник, я достал двадцатидолларовую купюру и вложил ее Эдгару в руку. После чего развернулся и быстро пошел обратно через пульсирующую толпу посетителей. Гул накладывавшихся друг на друга голосов звучал у меня в голове оглушительным ревом водопада. Я кое-как спустился по главной лестнице и вышел через двери на ступени. Небо продолжало проливаться дождем, который только усилился еще больше. Крупные капли больно колотили в лицо градинами. Под сплошными черными тучами было темно, как ночью. По Мичиган-авеню ехали машины с зажженными фарами, постоянно сигналя, поднимая колесами фонтаны брызг. Люди прятались под навесами, передвигаясь короткими перебежками под потоками воды.

Мне нужно было найти Еву Брайер.

И тут я увидел, что она уже нашла меня.

Ева Брайер стояла у ступеней, ведущих в музей. Она была во всем черном, как на похоронах: черная блузка с длинным рукавом, черные брюки, черные туфли на высоком каблуке. Над головой Ева держала черный зонт, на руках у нее были черные кружевные перчатки. На лице застыла дразнящая усмешка, сверкающие глаза смотрели мне в лицо. Прохожие не обращали на нас никакого внимания, словно мы были невидимыми. Каким-то образом Ева в этот мрачный день стала светлее и чище, в то время как остальной мир погрузился в серую тень.

Сбежав вниз по ступеням, я остановился перед ней. Я был на взводе, готовый рассыпаться на мелкие кусочки. Дождь яростно хлестал меня по голове, однако Ева оставалась совершенно сухой, на нее не падало ни капли.

– Этот мир ненастоящий, – сказал я.

– Да, Дилан, ненастоящий.

– Абсолютно. Все, что я видел. Он никогда не был реальностью.

– Не был.

– Где я?

– Это вы сами мне скажите. Где вы?

– Я не знаю! Я знаю только то, что я здесь чужой. Я должен быть где-то в другом месте!

– Где?

– Я не знаю! Скажите! Скажите правду! Вы солгали. Вы сказали, что все закончилось.

– Я солгала, потому что вы должны были прийти к правде самостоятельно.

– Вы отправили меня в ад! – воскликнул я. – У меня на глазах умирали люди. Мне приходилось терять тех, кто мне дорог, снова и снова. И ради чего? Чтобы вы могли играть со мной? Отправлять в один мир следом за другим? С меня хватит! Я выхожу из игры!

Ева даже не моргнула. Ни разу.

– Выходите из игры? Когда вы уже так близки?

– Близок к чему?

– К тому, что вы хотите больше всего на свете.

– Прекратите говорить загадками! Объясните, что происходит!

– Я вам для этого не нужна. Ответ вам уже известен.

– Нет, я ничего не знаю! Я больше не знаю, где реальность!

– Дилан, где разделились ваши миры? Где все началось?

– Здесь, – сказал я. – Это произошло вот здесь, в Институте искусств. Я увидел другого Дилана в кожаной куртке. Вот почему в тот вечер я отправился на вашу лекцию у нас в гостинице. Вот почему обратился к вам.

– Нет, к тому моменту, как вы обратились ко мне, вы уже проделали большой путь, – покачала головой Ева. – Вам не нужно было искать Множественные миры. Они уже нашли вас.

Я постарался понять, что она имеет в виду. Я надавил на виски, заставляя себя думать, однако мой мозг отказывался функционировать, словно лишенный кислорода. И тут я понял, что Ева права. Начать с самого начала. Я должен был вернуться еще дальше назад. Вернуться туда, куда упрямо не желал возвращаться мой рассудок.