– Да. Еще каких-то восемьдесят лет назад. Знаешь, а я жалею о тех временах, хотя никогда там не жил. Люди стали слишком… Слишком другими. Не осталось простых радостей жизни. Когда я был ребенком, я завидовал одному старому земному писателю, не помню его фамилии, кажется Толстый или Полный, который выходил в поле, брал длинный нож на палке и срезал им траву. Физическая работа до изнеможения – и никакой моральной нагрузки. В этом вся сердцевина: никакой моральной нагрузки, только так можно отдохнуть. А мы живем как сжатые пружины. Как заряженные конденсаторы, и нас постоянно пробивает. И нет никакой надежды расслабиться. Мы потеряли умение жить. Мы функционируем.
– Стаут, – сказал Алекс, – наверное, его звали Рекс Стаут. Стаут переводится как «толстый» или «полный».
– Нет, я помню, что его звали Лев. Лев, это такая большая кошка, которая вымерла в прошлом веке, после экологической катастрофы. Я всегда представлял его себе с большими усами, прямо до колен. А Рекс – это имя собаки, а не льва.
– Тогда не знаю, – сказал Алекс. – Кого из нас ты убьешь? Ты уже решил?
– Да.
– Тогда кого? Меня?
– Я не могу отдать вирусам ее, – сказал Охотник. – Это вне обсуждения.
– Понятно. Остаюсь я.
– Нет.
– Тогда кто? Ася?
– Нет. Она не согласится умереть добровольно. Конечно, можно было бы рассказать ей всю правду о ее прошлом, и даже приукрасить, расцветить подробностями, и в какое-то мгновение она бы захотела умереть. Вот тогда и подсунуть ей договор. Но это не честно. И это не называется добровольностью. И кроме того, ты ей нравишься. Вскоре она начнет радоваться жизни. Смерть не для нее.
– Все-таки, остаюсь я, – сказал Алекс.
– Нет, потому что я обещал честный жребий. Сейчас честный жребий невозможен, а я всегда держу свое слово. Но, с другой стороны, контракт есть контракт. Я должен отдать вирусам человека, который пойдет на смерть добровольно. Сейчас у меня есть всего один такой человек.
– Кто?
– Я сам, – ответил Охотник. – Я отдам им себя. Это решит много проблем сразу.
– А если нам сейчас развернуться и пойти в другую сторону? Плюнь на этих вирусов. Плюнь на эти деньги и на все эти контракты. Вселенная большая, они нас не поймают.
– Не в том дело, – ответил Охотник. – Просто я никогда не нарушу договор. Даже если мне прийдется тысячу раз умереть… Не говори ей о нашем разговоре.
– Почему?
– Она любит меня. Это будет для нее ударом.
– Ты уверен, что она тебя любит?
– Она так сказала. Этого достаточно.
– Ты обречен, – сказал Алекс, – сейчас или не сейчас, но твоя мораль обязательно тебя убьет.
– Я знаю. Я даже знаю, что в современной психологии это называют эффектом индюка. Индюк в драке убьет птицу, которая намного сильнее его. Потому что у него нет морали. Другая птица перестает драться, как только ситуация станет опасной для жизни. Индюк – нет. Он просто добивает соперника, который не сопротивляется. Поэтому обречен не только я. Обречены все люди, имеющие в своей душе заповеди. И эти заповеди обречены вместе с ними. Со временем во вселенной останутся одни индюки. Так уже и случилось на вашей планете. Но это не значит, что я должен стать индюком сам. Пускай мы обречены, но – в жизни есть ценности, которые намного важнее жизни. Закончим этот разговор.
– Почему?
– Посмотри на этот экран. Видишь?
– Вижу что?
– Нас атакуют. Это довольно крупный киберзверь. Он идет на сверхсветовой скорости. Это значит…
– Что это значит?
– Это может быть только монстр десятого уровня. Или еще выше. Это значит, что будет драка. Ну наконец-то!
Это было пространство бесконечных песков. Десятый уровень мог оказаться чем угодно, но в этот раз он оказался именно таким. Когда гравилет улетел, Гоше оставался только десятый уровень. Девятый, в принципе, мог бы перенести его обратно на Землю, но Гоша туда не хотел. Сейчас у него не было дел на Земле. Еще меньше он хотел оставаться на Хароне в обществе сногсшибательно красивых и доступных девочек: сначала дело, а уж потом отдых. А значит, только десятый уровень, ничего больше. Гоша не раздумывал долго. Уже через десять минут после старта гравилета он вошел в сеть и выбрал десятый уровень контакта. И это оказалось пространством песков.
Песок здесь совершенно не походил на земной, разве что цветом и мелкой зернистостью. Песчинки не были округлыми, каждая из них напоминала одновременно и снежинку и шестеренку со странно загнутыми зубчиками. Это придавало песку необычную плотность. Песок не был сыпуч. Из него можно было построить вертикальную стенку любой высоты. Барханы здесь были отвесны, а их края нависали над пустотой. Барханы были высоки, может быть, даже выше, чем некоторые земные горы. Взобравшись на одну из вершин, Гоша посмотрел вниз и увидел, что висит на стометровом козырьке, над синей пустотой, внизу струилось несколько километров воздуха, отделяющего его от подножия этой странной горы. И все же песок оставался песком: он был мягким. Поэтому, когда Гоша сорвался со склона, с ним ничего не случилось. Он лишь наглотался песка и натерпелся страху. Впрочем, падение было долгим.