Бесов нос. Волки Одина

И легким проворным шагом направился вниз по склону горы, остановившись лишь на границе скального выроста, там, где его покрывали разноцветные мхи. Он ни разу не кашлянул и ни разу не схватился руками за поясницу.

– Но вы-то, Анатолий, хотя бы слышите, как она кукует? – обратился Сенявин к Петровичу.

– Не вопрос! – бодро откликнулся Драйвер; глаза у него теперь были зелеными. – Финны, которые здесь раньше жили и сюда иногда приезжают, признаются, что нигде на земле кукушки так красиво и так жалостливо не кукуют.

– А я, Петрович, прикинь, никакой кукушки не слышу, – пожаловался Ведущий.

– Ну так они для всех по-разному кукуют, – объяснил Драйвер.

– Что значит «по-разному», когда я вообще ничего не слышу?

– Потому и не слышишь, что по-разному, – усмехнулся, будто оскалился, Петрович.

– Зря ты нас обманул, – заявил Трулль – Типа того, что ветер, и нельзя на рыбалку.

– Нашел кому верить – озеру! – словно обиделся Драйвер. – Ты Петровичу верь… Стуки слышишь?

– Слышу. Давно слышу.

– А гул?

Ведущий снова прислушался и сказал:

– Да. Теперь и гул появился.

– Вот и не предъявляй. Это камни стонут от ветра. Он на озере сильно шарашит.

Профессор, однако, никакого гула не услышал.

– Ну и где же ваш бес? – недовольным тоном спросил Сенявин.

– Где-где. Вы стоите на нем, профессор. Ко мне отойдите, – велел Петрович.

Профессор отошел к Драйверу, и тотчас перестала куковать кукушка.

Теперь Сенявин увидел. На скалистом выступе, на котором они все вместе стояли, была вырезана или выдолблена в камне фигура весьма странного существа. Когда-то очень давно, в студенческие годы, когда он еще не жил в Петербурге, похожее чудище Профессор лицезрел на берегу Онежского озера. Местечко, кажется, тоже называлось Бесовым Носом. Но, как стало вспоминаться и сравниваться Андрею Владимировичу, онежский бес, во-первых, был чуть выше человеческого роста, а этот, ладожский, выглядел намного крупнее: метра в четыре, а то и в пять. Во-вторых, онежское изображение и вправду походило на беса; данное же страшилище скорее напоминало какое-то вставшее на дыбы животное, больше всего похожее на волка, однако с медвежьими задними лапами и с человеческими руками. Пасть у него была разинута. В руках оно держало неясный, но длинный предмет, от которого вниз по камню в сторону озера тянулись три белые нити. Нити эти примерно посередине пересекала глубокая вертикальная трещина, несомненно естественного происхождения. Такая же трещина, припомнилось Профессору, существовала и на онежском рисунке. Но там не было пересекающих ее нитей. В-третьих, над мордой-головой ладожского беса виднелся то ли шар, то ли круг, то ли нимб, то ли помещенный плашмя полумесяц; изображение было настолько нечетким, что при желании можно было увидеть все что угодно – от скафандра до примитивной подковы. Далее, в том месте, где обрывались белые нити, виднелось множество неразборчивых рисунков – главным образом, рыб, но также выдры и лебедей. Наконец (и этого точно не было на онежских петроглифах), из распахнутой пасти чудища вверх убегали и крутились спиралью какие-то знаки, похожие на руны.

Профессор попробовал их прочесть, подойдя ближе и для этого ступив на грудь нарисованному зверю. Тут снова в ушах у Андрея Владимировича заохала кукушка, намного чаще и громче, чем прежде. А Драйвер пошутил:

– Осторожно, профессор! Укусит еще!

– Не укусит, – осклабился Сенявин. – Видите крест? Он меня защитит.

И действительно: справа от беса в камне был вырезан православный восьмиконечный крест.

– Монахи, когда стали бороться с язычеством, вырезали, – сообщил Петрович. – Но не помогло, говорят – утонули на обратном пути на свой Валаам.

– Да ладно тебе!.. – брезгливо начал Сенявин и тут же поправился: – Перестаньте пугать, Анатолий!

– Я не пугаю. Этот сейд очень сильный. Ему не меньше четырех тысяч лет будет. А монахам с крестом и тысячи не наберется, – сообщил Драйвер.

Сенявин поморщился и укоризненно покачал головой.

– Я никак не могу понять, что бес тут делает, – шутливым тоном признался Ведущий. – У меня есть две версии. Первая: он держит в лапах удочку и ловит рыбу. Один из нижних рисунков похож то ли на налима, то ли на сома.

– Налимы и сомы здесь никогда не водились. Тут щуки иногда большие клюют, – возразил Петрович.

– Версия вторая, – весело продолжал Трулль. – Он держит в руках микрофон. От него, видите, тянутся линии. Это – как бы эфирные волны.

Профессор снова поморщился и снисходительно заметил:

– Я, господа, не специалист по петроглифам. Но насколько я понимаю, так сказать, в силу общей исторической эрудиции, этот якобы бес ничего в руках не держит. То, что вы приняли за удочку или за микрофон, на самом деле… фаллическое изображение. Оно через белые линии соединятся с «фут»… «Фут» на древнескандинавском языке – женский половой орган.

Петрович захихикал.

Профессор презрительно на него глянул, а Драйвер заморгал и затараторил:

– Да не вопрос! Я с обоими вами согласен. Удочка или член – какая разница? Когда все грамотно делается, там, в глубине, жизнь клюет и наружу выходит. Как-то так.