Бесов нос. Волки Одина

– А я, с вашего позволения, эту мысль разовью, – уже без ухмылки, но с еще большим вдохновением продолжал Андрей Владимирович. – Я так вам скажу: тот, кто не шалопай, не лентяй или недоучка, тот… не сразу, конечно, не в юности, когда рвешься все отрицать, а с возрастом, с опытом, в результате глубоких раздумий, но, дай бог, до того, как на тебя старость накатит и уже поздно будет меняться… такой человек неизбежно должен понять три… нет, четыре главные вещи. Первое. Если не верить в Бога и в собственное бессмертие, то жизнь наша становится бессмысленной. Человек имеет смысл только в вечности. Второе. Нет и не может быть более великой свободы, чем рабство у Бога. Истинно и всецело раб Божий ни от кого не зависит и любому, даже самому властному земному насилию над собой свободно и радостно говорит: «отойди от меня, сатана!» Третье. Только вера, мистическое восприятие мира дают нам возможность видеть и чувствовать волшебство жизни во всех его проявлениях. И наконец, где, как не в вере, не в храме, не у моих домашних икон, мною годами намоленных и от этого таких теплых, меня согревающих от холода нашей жизни, прежде всего – от меня самого… окаянного… Где, как не у них искать мне защиты и утешения? У холодной, жестокой науки? У искусства, которое, если оно настоящее, все внутри меня перевернет, с ног на голову поставит и еще непонятнее сделает?!

– Погодите, Александр! Теперь я говорю! – сердито воскликнул Профессор, хотя Трулль не сделал ни малейшей попытки ему возразить. – И эту-то защиту от бед, это ощущение волшебства жизни, эту великую свободу и веру в бессмертие у меня пытаются отобрать атеисты. И что предлагают взамен?.. Есенинскую тоску? Есть у него такие строчки: «Ах! какая смешная потеря! Много в жизни смешных потерь. Стыдно мне, что я в Бога верил. Горько мне, что не верю теперь»… Но мне не смешно, Саша. И я не хочу, чтобы мне было горько!.. Или, помните, у Маяковского: «…умирая, воплотиться в пароходы, в строчки и в другие долгие дела»?.. Но я, представьте себе, не желаю воплощаться в пароходы. Да мне никто и не предложит… И я не собираюсь кончать жизнь самоубийством, как эти два талантливых поэта, последовавших за лже-Иисусом Навином… им, говорили, в коммунистическую землю обетованную, а оказалось – в фараоново рабство и тьму египетскую… Отнимают и ничего не дают – вот в чем штука! Раньше хоть счастливое будущее не тебе, так детям твоим обещали. Теперь же… Теперь ваш Францев даже душу хочет у меня отнять!.. Но если души нет, тогда и Пушкина надо переписать, чтобы не смущать наших школьников. «Нет, весь я не умру – душа в заветной лире…» – не годится. Францеву не понравится. По нынешним временам, наверное, должно так звучать: «Нет, весь я не умру – на сайтах в Интернете меня, блин, не делитнешь: я круто наколбасил».

– Супер! Надо будет запомнить! – не удержался Ведущий, но тут же уточнил: – Правда, молодежь говорит колбаси́ть, а не колба́сить… Но я понимаю: ритм нарушается.

– У поэзии свои ударения, уважаемый Александр Александрович, – возразил Профессор и сразу предложил: – Хорошо, пусть будет: наконячил.

– Смысл немного другой. Но можно оставить, – согласился Ведущий.

– Вот именно, Саша: смысл и ритм! – тут же радостно уцепился за эти два слова Андрей Владимирович. – У отдельно взятого человека свой смысл и ритм, и совершенно иные ритм и смысл у народа, у нации. Это надо очень хорошо понимать!

Профессор замолчал и принялся удалять пот со своего большого тела. Обычно он использовал для подобной процедуры половинку пластмассовой мыльницы. Но мыльницы в бане не оказалось, и Сенявин, плотно прижав к животу ребро ладони и двигая руку вверх, собирал в ладонь капли пота, сжимал их в кулак и отбрасывал на пол.

– Простите, я не понял, что надо хорошо понимать, – признался Ведущий.

– Помните, у Достоевского в «Бесах» Ставрогин говорит: «Атеист не может быть русским, атеист тотчас же перестает быть русским»? – спросил Профессор. – На эту фразу сейчас многие обижаются. И тут же вспоминают, что Ставрогин, мол, во многих смыслах персонаж отрицательный, в конце романа, похоже, сошел с ума и к тому же повесился… Но дело здесь не в том, что отрицательный и повесился, а в том, как понимать его замечательные слова, а я скажу: великое открытие, которое он, Николай Всеволодович, сделал.

Профессор замолчал и продолжил собирать с себя пот, орудуя теперь двумя руками и не по животу и груди, а по бокам и по той части своей мощной спины, до которой мог дотянуться.

– Ну и как понимать? Какое открытие? – допытывался Ведущий.