Бесов нос. Волки Одина

– Вы правы, – ласково проговорил Профессор, оглаживая усы и как бы раздвигая на своем лице улыбку. – Вы правы, однако, не в отношении пушкинского Сальери, который, раз он у Пушкина, тот еще итальянец. Вы, господин ведущий, правы в том, что зависть как таковая, конечно же, не национальная черта. Но наша русская, российская зависть, дорогой вы мой, – она у нас какая-то особая, национальная, я бы сказал, типическая. Вот ведь какая штука! Во-первых, она порождает совершенно особую, русскую ненависть, глубокую и мучительную, как у пушкинского Сальери. Ненависть наша тем глубже, чем ближе тот человек, которого ты ненавидишь. «Возненавидь ближнего своего». Вам никогда не приходилось слышать такую чисто русскую заповедь? Ну так сядьте за руль, поездите на машине хоть у нас в Питере, хоть у вас в Москве, посмотрите, как люди друг к другу относятся: никто никому не уступает, и все ненавидят всех. Сомневаюсь, что в других странах вы сможете пронаблюдать такие же ПДД – я имею в виду правила душевного движения… Потому как, во-вторых, у других народов на протяжении истории мало-помалу выработались различные механизмы, тормоза и сцепления, с помощью которых они контролируют свое движение, тормозя зависть и отключая порождаемую ею ненависть. Мы же, кроме педали газа, никаких других педалей не признаем! Пусть по правилам ездят мещане. Мы их всегда презирали, едва они у нас появились. Не верите мне – почитайте Бердяева. Он вам лучше меня расскажет, что на Западе из них, из мещан, возникли бюргеры, из бюргеров – средний класс, а тот, в свою очередь, образовал из себя и вокруг себя гражданское общество, которое, если верить нашим политикам, мы, с одной стороны, уже как бы тоже построили и в нем живем, а с другой стороны, очень хотим создать и все силы приложим, чтобы оно у нас появилось… Но не было у нас, господа, среднего класса и никогда не будет. Потому что мы – не мещане! Мы либо…

Профессору не удалось до конца выразить мысль. Вдруг раздался стрекочущий звук, и сразу же Трулль крикнул:

– Теперь ваша очередь!

Сенявин глянул в его сторону и увидел, что Ведущий подбежал к Мите, выхватил у него из-за спины один из бортовых спиннингов, отключил трещотку, и спиннинг этот протягивает Андрею Владимировичу.

– Прошу вас, маэстро!

– Нет, нет! Боже упаси! Сами, сами! – испуганно замахал руками Сенявин.

Как и в прошлый раз, Трулль легко и ловко вывел лосося, а Петрович почти незаметно поймал его подсачеком и торжественно поднял на борт.

В этот раз рыбу снимал с крючка и вынимал из сетки Ведущий, едва заметным поворотом тела отстранив коротышку Драйвера.

– Этот поменьше будет. Но если ты скажешь, что и он незачетный, я скажу тебе грубое слово, – заявил Трулль, держа перед собой лосося.

– Зачетный, зачетный. Не напрягай, Саш, – успокоил его Петрович.

Драйвер открыл люк на корме лодки, наполнил из шланга водой находившуюся под ним емкость, отобрал добычу у Ведущего и собирался опустить лосося в резервуар. Но дорогу ему преградил Митя.

– Подождите. Дайте посмотреть. Пожалуйста. Дайте, – бормотал он, согнувшись и обеими руками держась за поясницу.

Они надолго, как показалось Профессору, застыли на корме лодки. Драйвер держал перед Митей пойманную рыбину и не сводил взгляда с Митиного лица, а Митя таращился на лосося, сильно наморщив лоб и будто с усилием прижав к бровям тяжелые веки.

Профессор отметил, что светлые Митины глаза стали теперь почти совсем прозрачными, а Драйвер как-то странно смотрит на болезного – цепко, не мигая; так хищные птицы смотрят, увидев добычу.

Карел первым прервал затянувшееся молчание и спросил:

– Нагляделся, Аркадич?

Митя ему не ответил.

– Чего тут смотреть? Он обычный, – сказал Петрович и опустил рыбу в резервуар. Но не прикрыл крышкой, и Митя, ойкнув, нагнулся и продолжал разглядывать лосося.

– А как вы определяете? – спросил Митя.

Тут Драйвер снова странно себя повел. Сначала хитро сморщил лицо, затем воровато стрельнул глазами в сторону Профессора и чуть ли не испуганно покосился на Ведущего. Затем склонился к Митиному уху и прошептал, однако так, что его было слышно и Труллю, и Сенявину:

– По хвосту, по хвосту определяем.

– Но у этого такой же хвост, – громко ответил Митя.

– Не-а. У того, которого мы… который от нас убежал… у него был сплющенный, – шептал Петрович.

– Но у этого тоже сплющен, – возразил Митя.

Драйвер снова стрельнул глазами – теперь, скорее, желтыми, чем зелеными, – в двух направлениях, но в этот раз наоборот: воровато – в сторону Ведущего и испуганно – в сторону Профессора. Затем как бы с раздражением захлопнул ногой крышку люка, встал на нее и будто обиженно произнес:

– Ты, Аркадич, это самое, не заметил. У этого хвост не сплющен, а просто короткий. А у того был сплющен. Этот – обычная рыба. А тот… Я же вам объяснял!

Драйвер опять обращался к Мите то на «ты», то на «вы».

– Петрович! Кончай прикалываться. Погнали дальше, – объявил Трулль.

– Не вопрос, – поспешно согласился с ним Драйвер.

Но прежде чем сесть за штурвал, спросил у Сенявина:

– Прикажете освежить ваш бокал?