Беспокойный характер

— Ну уж нет! — возражает неожиданно Валя. — Хотя Аленка и моя сестренка, но я против. Она в прошлом году поздравляла, а теперь пускай кто-нибудь другой. У нас теперь есть другие отличницы, кроме нее.

— Но ведь я староста! — обрываю я сестру.

— Ну и что же? — Наташа — председатель совета отряда, Гета — звеньевая.

— Не спорьте! — пробует примирить нас Наташа. — Пусть поздравит Ксению Семеновну Мариша. Она заслужила. В этой четверти у нее круглые пятерки.

Тихая беленькая Мариша густо краснеет и благодарно взглядывает на девочек.

— У Лены тоже все пятерки, — не унимается Муся.

Пестрое от веснушек лицо Геты, становится насмешливым и немножечко сердитым. Она поднимает пушистый воротничок пальто, стараясь спрятать в нем подбородок, и дергает плечами.

Поджав губы, Нина Васюкова бурчит что-то неразборчивое и обидное. Ее маленькие глазки становятся колючими и злыми.

Недобрый взгляд Нины почему-то меня особенно рассердил. Я прижала вазу и неожиданно для себя топнула ногой.

— Нет, я сама хочу!

— Лена, как не стыдно! — останавливает меня Валя.

— Мало ли, что ты хочешь! Это уж дело всего класса! Как мы захотим, так и будет. Может быть я вот тоже хочу поздравить Ксению Семеновну, — усмехается в воротник Гета.

— Ты? — удивляюсь я. — Да у тебя троек полно!

Лицо Геты вытянулось, побледнело.

— Ленка, опомнись! — воскликнула Валя.

Но было уже поздно…

— Нате вам подарок! Очень вы мне нужны! Захочу — и куплю сама. Получше вашего! — крикнула я.

Разжав руки, я сердито ткнула вазу в сугроб.

— Да берите же! Чего на меня уставились?

Муська испуганно заморгала и отстранилась от меня. А Мариша даже попятилась назад. Остальные в недоумении молчали.

— Значит, мы тебе не нужны? — Наташа вплотную подошла ко мне и заглянула в лицо. — Значит, класс тебе не нужен?

От обиды у нее задрожали губы, а всегда добрые улыбающиеся глаза стали темными, большими. Я упорно молчала.

— Идемте, девочки, — сказала Наташа печально и тихо, поворачиваясь ко мне спиной. — Пусть останется одна и подумает…

Муська сделала было шаг ко мне, но, раздумав, повернула вслед за остальными.

— Девочки! Подождите! — попробовала остановить их Валя. Голос у нее был испуганный, тоненький. — Она пошутила! Это с ней случается, по глупости!

— Никого мне не нужно! Оставьте меня в покое!

Мне никто не ответил. Когда я подняла голову, девочек уже не было. Одна Валя, присев на корточки, забирала снег руками и зачем-то прикладывала его к щекам. Редкие снежинки, падая, оседали на ее черных косах, на спине, ложились на берет… Одна из них, зацепившись за ресницы, задрожала, растаяла и заблестела крошечной каплей. Мне стало вдруг грустно. Завернутая ваза, неуклюже накренившись на один бок, попрежнему торчала из сугроба. Схватив ее, я, не разбирая дороги, зашагала домой. Дверь открыла мама. Быстро раздевшись, я прошла в комнату. На диване стоял раскрытый чемодан. Папа, согнувшись, укладывал вещи.

— Какая красивая ваза, — сказала мама, развернув пакет. Она поднесла вазу к окну. Голубоватые огоньки, играя, причудливо засверкали в острых гранях. Мама повернулась к Вале и нахмурилась.

— Ты о чем плакала? — спросила она с беспокойством.

— Наверное, не поделили, кому вазу нести, — усмехнулся папа.

— И совсем не в этом дело! — заволновалась Валя.

Мама поставила на стол вазу. Огоньки в гранях исчезли, погасли.

— Лена перессорилась со всеми девочками. И все от нее ушли.

В комнате стало очень тихо. Было слышно, как в кухне из-под неплотно завернутого крана капала в раковину вода. За окном тревожно шумел голыми ветвями высокий тополь.

Захлопнув крышку чемодана, папа сел на диван.

— Елена, поди сюда, — подозвал он меня.

Усадив нас с Валей рядом с собой, он положил руку мне на плечо. Мне хотелось прижаться к его широкой ладони, немножечко всплакнуть и все рассказать. Но, взглянув на Валю, я вдруг снова рассердилась и почувствовала себя незаслуженно обиженной.

— Я слушаю. Зачем прячешь глаза? Смотри прямо, — сказал папа.

— Они все такие… — начала я, заикаясь от волнения.

Я думала, что папа, выслушав, пожалеет меня, и, конечно, согласится со мной, обвинив во всем подруг. Но он молчал, хмурился и смотрел на маму, у которой сразу побледнело лицо, а на лбу появилась узкая глубокая морщинка.

— Как же ты теперь будешь? — спросил папа, когда я кончила свой рассказ.

Взглянув на часы, он забеспокоился. Поезд отходил через час.

— Никак! Я сама. Одна буду. Очень они мне нужны!

— Одна? — удивился папа и поднялся с дивана. — Как же ты будешь одна?

— Так и буду, — упрямо ответила я.

— Хорошо! — Папа едва приметно усмехнулся и, немного подумав, прибавил: — А вдруг заболеешь, пролежишь долго в больнице, отстанешь в занятиях ото всех. И придется тебе тогда, голубушке, оставаться на второй год в шестом классе…

— Почему это? — перебила я. — Гету-то мы ведь вытянули. Наташа сразу соберет сбор…

Валя громко засмеялась, мама улыбнулась.

— А тебе не будут помогать! — отрезал папа. — Скажут тебе: «Если ты такая эгоистка и мы тебе не нужны, так и оставайся одна».

Мне стало как-то не по себе: «Не могут так наши девочки поступить!.. А вдруг папа прав?»