Беспощадная психиатрия. Шокирующие методы лечения XIX века

Похожие стилистические перегибы можно найти у Чарльза Дарвина. В «Происхождении человека» он пишет о том, что цивилизация напрасно помогает выживать тем, кто в естественных условиях не смог бы прожить долго и оставить потомство: «Мы строим приюты для слабоумных, калек и больных; мы издаем законы для бедных, и наши врачи употребляют все усилия, чтобы продлить жизнь каждого до последней возможности… Ни один человек, знакомый с законами разведения домашних животных, не будет иметь ни малейшего сомнения в том, что это обстоятельство крайне неблагоприятно для человеческой расы. Нас поражает, до какой степени быстро недостаток ухода или неправильный уход ведет к вырождению домашней породы, и за исключением случаев, касающихся самого человека, едва ли найдется кто-либо настолько невежественный, чтобы позволить размножаться принадлежащим ему худшим животным».

Джордж Алдер Блюмер, разочаровавшийся положением вещей в институциональной психиатрии, сначала поддерживал евгенику, но позднее отошел от нее в сторону. Он был врачом-практиком, которому евгенические принципы мало что могли дать в ежедневной работе. Не станет же врач говорить своему пациенту, что его судьба предопределена и причина его болезни в грехах предков? К тому же среди клиентов Блюмера встречались представители богатых семей. Было бы крайне странно, если бы он или какой-нибудь другой врач начал объяснять богачам из высшего общества, что они дегенераты и лучше бы им не жениться и не рожать детей.

У евгенических мер и медицины, нацеленной на лечение больного человека, разные исходные позиции. Евгеника абсолютизирует наследственность, и, если она права, большинство пациентов врачей-психиатров в принципе не могут надеяться на какое-либо лечение. Когда сторонники евгенической политики прочли Фрейда, они не увидели признаков несовместимости его теории с тезисом о тотальном влиянии наследственности. Но Фрейд предложил не только теорию, но и метод лечения, психотерапевтическую технику, способную при определенных условиях пересилить генетическую предрасположенность к болезни. Поэтому врачам, занимавшимся частной практикой, и тем более тем из них, кто взял на вооружение психоанализ, нечего было делать с медицинским социал-дарвинизмом. Чем увереннее и оптимистичнее становились врачи, тем слабее был их интерес к евгенике.

* * *

Фрейд, кстати говоря, поначалу довольно толерантно относился к теории вырождения. Шарко учил его, что истерия, как и другие нервные болезни, зависит от наследственности. Роль наследственности в связи с учением Мореля о вырождении активно обсуждалась французскими учеными как раз в то время, когда Фрейд жил в Париже, в 1885–1886 гг.

На его отношение к теории вырождения не могла не повлиять культурная атмосфера, в которой это учение пропагандировалось во Франции и в целом в Европе 1880-х гг. В 1886 г. был опубликован, вероятно, самый знаменитый антисемитский бестселлер в довоенной Европе — книга «Еврейская Франция» Эдуарда Дрюмона (1844–1917). Дрюмон ссылался на учителя Фрейда Шарко, утверждая, что евреи чаще болеют нервно-психическими болезнями, чем неевреи в Европе и России, из чего делался вывод о неполноценности еврейского народа. Шарко действительно считал, что у евреев есть наследственная предрасположенность к нервным болезням: «У евреев нервные расстройства любого рода, чаще всего с артритическими симптомами, такими как мигрени, суставной ревматизм, экзема, подагра, диабет и т. д., проявляются несравненно чаще, чем у кого-либо еще»[275].

Для Фрейда, весьма чувствительного к проявлениям антисемитизма, в определенный момент стало очевидно, что теории, сводящие все особенности личности, а также причины и природу психических болезней к родовой предопределенности, легко превращаются в инструмент политических репрессий.

Без учета той популярности, которую имело учение о вырождении, невозможно понять значение того, что сделал Фрейд. Он не просто повернул психологию от поисков биологических коррелятов симптомов к анализу смысловых структур, к семантике симптома — он предложил новую философию человека, несовместимую с представлением об обреченности «дегенеративных» рас. Фрейд никогда не отрицал того, что наследственность влияет на психическое здоровье, но чем больше он писал о роли сексуальности в развитии неврозов, тем меньше он писал о наследственности.

Первая мировая война дала много дополнительных аргументов в пользу того, чтобы отказаться от терапевтически бесплодного генетического фатализма. Война была чем-то вроде глобального психологического эксперимента на живых людях. Врачи и психологи увидели, какое влияние оказывают на здоровых и психически стабильных мужчин травмирующие факторы внешней среды.

Конечно, психиатры ни в США, ни в других странах не были главной силой, продвигающей евгеническую программу. На увлекшихся евгеникой психиатров XIX в. влияли те же идеи, что и на все общество в целом. В их профессиональной сфере социальная инженерия обещала решить силой государственного принуждения то, что не получалось решить умом ученых и врачей.