Беспощадная толерантность

А какой выбор был у него раньше? Родился — женился — развелся. Ходит на работу, рисует линии. Считает. Рисует. Считает. В его жизни не было и нет места никакому экстремизму. Никакой тюрьме. Сколько ему светит за убийство синего? Как за человека, да еще пришьют разжигание розни и организованную преступность. О чем он думал? О том, что синим здесь не место? Конечно, конечно, да! Или… или дело не в синих?

С кем же посоветоваться?

Наверное, этот человек, — старый, больной, честно сказать, вообще неадекватный, — был плохим советчиком, но другого у Константина не было. Поднявшись на первый этаж, он решительно нажал кнопку звонка.

— От тебя пахнет венерианцем, — сказала Линда Степановна вместо приветствия.

— Вы так хорошо знаете, как пахнут синие?

— На всю жизнь запомнила, когда у них в госпитале лежала. Ведь это они меня чинили. Проходи. — Развернувшись, она поехала в комнату. — Кстати, придурок, синими их не называй. Это неправильно.

— Почему?

— Они только в нашей атмосфере синие, а на Венере — бело-радужные. Красивые. В брачный период у них вырастают крылышки, жемчужные, и они летают. Невысоко, правда. Танцуют. Не понимаю, — она вздохнула, — что им здесь делать? Они никогда не смогут здесь жить нормально.

— Это я ничего не понимаю, — ответил Константин. — Вы же воевали! Они вас изувечили. И вы так спокойно рассказываете, какие они красивые? И госпиталь. Как вы попали к ним в госпиталь?

— Для тебя это слишком сложно, придурок, — она разозлилась. — Не все венерианцы были против нас. И не все земляне — за. Как ты думаешь, за что вообще мы воевали?

— Ну… за свободу. Против угнетения и тирании.

— За свободу! За… — она выругалась. — Включай иногда мозги, если они у тебя есть. За полезные ископаемые мы воевали. Там, где я взорвалась, теперь шахты. И вокруг. И на соседнем плато. И везде. Придурок, — покачала головой. — Зачем вообще ты пришел? Чего хотел?

— Это… ммм, — Константин замялся, — считайте, что опрос. Как вы относитесь к убийствам венерианцев?

— Никак, — холодно ответила старуха. — Я убивала их на войне, они были моими врагами. Ты на войне? Тогда убивай. Нет? Живи в мире. Сначала реши, на войне ты или нет.

— …Шапку обязательно. Это моя, большая, тебе не будет тесно. Куртку вот так подвяжем, как будто пальто. Я еще варежки принес, это мамины. Когда-то мы с родителями жили вместе, а потом они переехали в Подмосковье. У нас там большой дом, — Константин замолчал, натягивая непослушные варежки на щупальца. — Нет, тебе туда нельзя. Мои родители не любят… не поймут они, короче. Но ты не волнуйся, — он посмотрел в испуганные круглые глаза. — Все будет хорошо. Я отведу тебя домой, а завтра — в полицию. Тебя отправят на Венеру. Там у вас, конечно, не очень хорошо, но ты опять станешь белой. И радужной. Вот так. А потом, — он вздохнул, — у тебя вырастут крылышки. Когда будем идти, прикрывай лицо варежкой. Уже стемнело, сойдешь за человеческого ребенка. — «За очень неуклюжего, странного ребенка. Ничего, мы подворотнями, закоулочками». — Пошли.

Людей, действительно, было мало. Завидев прохожего, Константин прикрывал девочку собой и начинал суетиться: якобы поправлял на ней пальто, шарфик. Никто не обращал на них внимания. Так они дошли до дома. «Получилось! — молча торжествовал Константин. — Получилось!»

— Эй, Костян, погоди, — услышал он, уже доставая ключи у двери подъезда.

Это был Демыч. Неторопливо, вразвалочку он подошел поближе, с интересом посмотрел на девочку, послушно прикрывшую лицо варежкой.

— Нарушаем инструкцию, похоже. Жеря уже донарушался, взяли его утром. И с кем это мы гуляем? — Он бесцеремонно отвел замаскированное щупальце в сторону. — О, нашлась пропажа! А мы ищем: где, где синее отродье. Тебе-то она зачем? — Он перевел взгляд на Константина.

— Я… ээ…

— Не ожидал, что ты извращенец! — глумливо хохотнул Демыч. — И что ты с ней будешь делать? Поделись опытом. Я могу придумать только щупальца отрезать.

— Прекрати! — неожиданно для себя выпалил Константин. — Ты ее пугаешь.

— Я? — Он покачал головой. — Это ты ее пугаешь, а не я. В деда Мазая хочешь сыграть? Напрасно. Она, — опять наклонился к девочке, — знает, что ты убил ее отца.

— Я не убивал, — прошептал парень дрожащими губами.

— Убивал. Она знает. У них нюх — лучше, чем у собак. Точно таким же ножом, — тускло блеснуло лезвие. — А теперь решил ее спасти? Искупить, так сказать, грех?

— Я не убивал! — с отчаянием повторил Константин.

— Врешь! Убивал! Он убил твоего отца, слышишь! Чего ревешь, каракатица? А сейчас и тебя убьет!

— Оставь ее! — Константин попытался оттолкнуть Демыча, поскользнулся, и они оба упали в грязь. Демыч вскочил первым.

— Тогда я сам! — От венерианки его отделял всего один шаг. Он замахнулся.

В этот момент девочка присела и резко выпрямилась, как пружина. Константину показалось, что она что-то бросила в Демыча: тот коротко вскрикнул и, уронив нож, обеими руками схватился за лицо. Пошатнувшись, потерял равновесие и плашмя грохнулся на асфальт рядом с Константином. В слабом свете фонаря казалось, что у него из лица торчит что-то темное и бесформенное.