Беспощадная толерантность

Скрипнув зубами, Кван достал пластиковую карточку с чипом, протянул русскому. С ним обращаются, как со скотом! Но ни слова нельзя сказать против, не говоря о том, чтобы ударить обидчика, как того требует мужская честь. Приложат дубинкой по спине, отправят на медицинское освидетельствование, впаяют три месяца исправительных работ за неподчинение патрулю. Была бы радость три месяца работать за просто так на какой-нибудь пыльной стройке!

Ознакомившись с удостоверением социала и не найдя в нем порочащих пометок, русский успокоился, спросил:

— Не видел ничего подозрительного вокруг?

— Нет, — буркнул Квам.

— Иди в свое общежитие. По ночам в этом парке неспокойно. Вчера какие-то подонки сильно избили двух социалов.

— У меня нечего взять, — хмуро заявил Хабиби.

— Те тоже были нищими, — отозвался русский. — Ладно, дело твое, мы предупредили.

Патруль отправился дальше, оставив после себя в воздухе ароматный шлейф дорогого лосьона после бритья и вонь испорченной толерантности. Квам залез обратно в кусты. Почему он прятался? Для конспирации. Чтобы побыть одному. И потому, что смотреть на довольные физиономии граждан было противно. А тайком, из скрытого убежища иногда можно увидеть что-нибудь полезное…

Агнешка все не шла. Квам вспомнил ее зеленые кошачьи глаза и с трудом одолел сладкое томление. Ах, какая девушка. Да еще и гражданка. Сдала экзамен по толерантности. По испорченной толерантности, а не настоящей, конечно. Той, что сейчас в ходу… Той, из-за которой настоящим людям нет никакой жизни.

Квам вздохнул. Ведь и он экзамен почти сдал. Да что там почти — сдал! И на вопрос о произведениях Шекспира ответил верно, и на испытании по истории набрал девяносто баллов из ста возможных — отличный результат. И по математике он получил «удовлетворительно», решил нужные уравнения. Год Хабиби посещал курсы культуры региона проживания, научился есть ножом и вилкой, не свистеть вслед девушкам без одежды. Даже галстук завязывать он умел, хоть у него и не было никогда своего галстука. И что же? Провалился на медицине. Не сдал психологический тест. Ну не сволочи ли те, кто все эти испытания придумал? Выходит, ножом и вилкой можно было и не учиться есть?

Кстати, тот ленивый русский, то ли Иван, то ли Иванов, который жил в общежитии неподалеку от комнаты Квама, не выдержал экзамена по истории. В гражданстве ему отказали, хотя медицинские тесты он прошел успешно. Сидит теперь на пособии, на приличную работу его не возьмут. Только если начнет учиться с утроенной силой. Но где ему? Ленивый.

А Бабаджайд Абимбола отказался изучать Данте, потому что произведения итальянца противоречили религиозным убеждениям парня. И что же? Бабаджайда просто не допустили к экзаменам! За то, что он честно признался в своих убеждениях! О какой свободе современного общества можно говорить? Свергнуть такое государство, растоптать такую свободу! И построить новое общество. По-настоящему толерантное. Где человек будет считаться человеком и гражданином по праву рождения, а не после сдачи каких-то экзаменов и тестов. Все люди равны! Все! И каждый имеет право…

Легкие шаги на аллее заставили Квама отвлечься от мрачных мыслей. Агнешка! С большим пакетом… Замечательно.

— Хабиби! — тихо позвала девушка.

— Залезай сюда, — предложил Квам из кустов. — Почему опоздала?

С женщинами нужно строго, чтобы не подумали, что они выше тебя или равны мужчине. Равенство — красивая вывеска. Нормальным парням нужна настоящая толерантность, а не равенство. Поэтому Агнешке Квам улыбался, временами похлопывал ее по плечу и другим частям тела, но был строг. Иначе распустится.

— Задержалась на лекции в культурном центре, — объяснилась девушка, устраиваясь среди лавровых ветвей. — Я ведь должна подтверждать гражданство — получила его всего год назад. Унизительная процедура. Лектор разошелся…

— С чего бы? — мрачно поинтересовался Квам. — Ему сверхурочные платят, что ли?

— Рассказывал о том, что трое каких-то негодяев изнасиловали негражданку неподалеку от культурного центра, почти под камерами. Патрулей поблизости не было, а дежурный полицейский наблюдатель отвлекся… Их уже поймали, к счастью. И я понимаю, если бы угнетенные парни отыгрались на какой-нибудь гражданке, пусть даже на мне… Но пострадавшая была бедной, обделенной обществом девушкой, такой же, как и они!

Квам хотел было кивнуть — направление революционной мысли Агнешки шло правильно. Неграждане для борца за свободу в любом случае лучше граждан. Но потом решил, что девушка толерантна не до конца.

— Я знал этих ребят, — сообщил он. — Хорошие, крепкие и здоровые парни. Один, между прочим, белый, из местных. У них произошел нервный срыв из-за недооцененности обществом. Не думаешь же ты, что они пустились бы в разгул, имея все права?

— Нет, конечно! — преданно заявила Агнешка.

— И теперь парней, наших соратников, закроют в трудовой лагерь строгого режима лет на пять. Неслыханная жестокость за обычный нервный срыв. Продажное, лицемерное, нетолерантное общество!

— Но все-таки… — смутилась Агнешка. — Они ее еще и избили!