Беспощадная толерантность

— Андрей Андреевич, вы с самого начала неправильно нас поняли. Вы христианин? Очень хорошо. Разве у нас кто-нибудь запрещает быть христианином? Да ни в коем случае. У нас в стране — свобода совести, а в корпорации — абсолютная, ничем не ограниченная толерантность… Вы ведь честно оформили визу на христианское вероисповедание в реестре официальных христиан?

— Честнее некуда! — отозвался Волк.

— И честно перерегистрируетесь каждые четыре месяца?

— Ни разу не забыл в течение пятнадцати лет.

«Силен, брат!» — Сам Тяжелов потихоньку ездил в одну дальнюю деревенскую церковку и очень старался не попасться в зубы корпоративной безопасности, органам конфессионального надзора или, еще того хуже, активистам из Общества реального гуманизма. Ни в коем случае. Отгуманят до полной потери статуса… А каждый раз стоять в километровых очередях, добиваясь продления визы, ему не хватало духа. Это же такая тоска! Да еще в его возрасте… Крестик он, разумеется, не носил. Только на Рождество и под Пасху Тяжелов надевал его… и не снимал, обливаясь потом от ужаса, по три часа в сутки.

…Варнак продолжал:

— И честно платите государству пошлину за принадлежность к традиционному вероисповеданию?

— Не жалея денег! Даже таких.

— И честно прошли проверку на склонность к мракобесию?

— Не жалея нервов! Даже столько.

— Что ж, — в голосе Варнака появилось большое моральное удовлетворение, — тогда у нас осталась всего одна маленькая проблемка. Это даже не проблемка, а… кило убытка!

Непрошибаемый топ-менеджер позволил своему голосу пять молекул истеричности. Или у нас не идет конвергенция полов? И взрослому серьезному мужчине запрещено хоть ненадолго раскрепощать внутреннюю женщину?

Тяжелов очень хорошо понимал Варнака. Парень из провинции только что порушил ему отличный шанс приподняться. И как порушил? Да сам того не зная, на ровном месте!

Волк хмуро смотрел на Варнака.

— Ну о какой еще подляне… э-э-э… о каком еще шаге в сторону подлинной цивилизованности я не знаю?

Варнак честно, печально, солидно, почти не показывая превосходства «центрового» над деревенщиной, объяснил:

— Эх, Андрей Андреевич! Если в Совете директоров есть хотя бы один представитель религии, которая официально признана традиционной, то обязательно надо выделить место для представителя религии, которая традиционной еще не признана.

«И это как раз то место, которое обещано, при хорошем раскладе, самому Варнаку», — отметил Иван Иванович.

— Е… — зафиксировал поступление новой информации речевой аппарат Волка.

Сакс пожал плечами:

— Может, вы какой-нибудь нетрадиционный христианин? Церковь бушлатников и трубкозубов? Церковь постмормонов? Священный союз христопродавцев? Церковь антипедерасистов? Собрание искателей трех трансгуманных сокровищ?

— Да нет, обычный православный.

Варнак обратился к Тяжелову с укоризною:

— Иван Иванович, вы знаете, я готов к любым неожиданностям, если меня заранее о них предупредят. Но я ведь ничего не знал! Я не понимал истинных размеров затруднения! Это же такая тонкая работа! Я бы смог ее решить за неделю! Но за несколько часов? О! Я…

Варнак ждал, что его прервут. Тяжелов не торопился. Он давно понял: если подчиненный хочет, чтобы начальник почувствовал себя виноватым, то начальнику полезно заставить подчиненного чувствовать себя идиотом. Варнак, прокрутив свои «я не знал, я не понимал, я бы смог, я бы в любом случае не смог и я всегда готов» раза три, начал сбиваться. Когда он заходил на пятый виток, окружающие уже смотрели на него с ярко выраженным офисным сочувствием. На седьмом витке Варнак сдулся и замолчал с несчастным видом.

«Парень в хорошей форме», — удовлетворенно отметил Тяжелов. Сам он в молодые годы затыкался витке на пятом-шестом.

— Юра, вы по делу что можете предложить?

— Ну… — Варнак, собираясь с мыслями, вынул из кармана платочек, мелко промокнул им лоб, вытер щеки, подбородок, шею. — У меня есть одна правильная знакомая в Общине святых вегетарианцев последних дней. С ней можно бы как следует поговорить, обещать, сколько надо, — девушка лоу-мидл… Она, конечно, активистка-антиглобалистка, но при правильном подходе к делу пойдет и в активистки-глобалистки… вы понимаете, о чем я говорю?

Сакс посмотрел на Тяжелова уныло. Волк — с иронией. Волчья баба — с сомнением. Надо же, кто она такая? — никто, элементарная частица, фитюлька от часов, а ведь тоже соображает…

— Юра… — устало заговорил Тяжелов. — Юра! Вы же серьезный человек.

— «Одна правильная знакомая»… Ну да. Конечно же… — передразнил Волк, подняв брови.

Варнак поник. Совсем поник Варнак.

«Понимает».

— Короче говоря, Юра, в таких делах требуется надежность.

В ответ Иван Иванович услышал печальный вздох раскаяния.

У Тяжелова оставался всего один маршрут. Наверх. Он вынул платочек, промокнул вспотевший лоб… вынул еще один платочек… с оторопью посмотрел на оба и спрятал их во внутренний карман. Глянул на Сакса. Тот кивнул с приличествующим случаю сочувствием. Глянул на Варнака. Тот, отворотясь к окну, пробормотал слово «патриарх».