Беспризорник Кешка и его друзья

— Жареной картошки и много-премного. Целую бы сковородку! — глотнул слюну Кешка, прислушиваясь к бурчанью в животе, и спросил: — Корешок, а когда партизаны придут, ты на кого будешь учиться? На главного? На начальника?

— Нет, — ответил Корешок. — Нюрка-Черный Зуб, как водил я ее в церковь, говорила, что я — ее горе. Чо на главного надо тянуться. А у меня, говорила, кишка тонка. Я не хочу на главного. На слесаря буду, чтобы гаечку точить да точить себе. А кто найглавнее? Атаман Безухий, матрос или партизан? — спросил через минуту Корешок.

Этот вопрос озадачил обитателей ночлежки. Наступило молчание. Каждый обдумывал, что ответить. Потом Кешка решительно заявил:

— Матрос! Партизан!

— А атаман Безухий?! — возразил Корешок. — Он буквы знает! Он сам не шнырит по карманам, а только сидит в ночлежке, как царь! А все воришки деньги к нему несут и несут. А он только взашей дает. Атаман — найглавнее! — безапелляционно заключил Корешок.

— Нет, матрос! — вставил Ворон, больше всего любивший моряков.

— Главнее-найглавнее — Яшка Налетов! — настаивал на своем Кешка.

— Почему? — сквозь одолевавший сон спросил Корешок.

— Потому что он матрос и он же — партизан. Значит, он — самый главный, во как.

Больше никто не возражал. Все согласились с доводами Кешки. Ребята еще некоторое время копошились в соломе, зарываясь глубже, натянули на себя попону, прижались плотней друг к другу и незаметно задремали.

В «Малом Ковчеге» воцарилась тишина.

2

Дни стали короче. Часто налетали сильные ветры, взметая тучи пыли, отчего город, как будто после разгрома, стонал и дымился. Мельчайшие песчинки порошили глаза, забирались в уши, хрустели на зубах.

Прошло уже несколько дней, а листовки все еще лежали, запрятанные в лабазе. «Куда же их девать?» — думал Кешка, сидя с друзьями на краю бетонированной канавы, идущей из городской бойни.

— Давайте сбегаем на вокзал, машиниста поищем, — предложил он ребятам.

— Можно сбегать, да прежде нужно достать и зажарить крови. В животе пусто, — проговорил Ванька и, вооружившись банкой, пошел к раскрытым настежь широким дверям бойни.

Он переступил порог и стал смотреть, как одни рабочие поднимали лебедку, другие короткими ножами быстро снимали шкуры, третьи разрубали на части уже освежеванные багровые туши.

В противоположных дверях показалась корова. Ее вели за веревку двое бойщиков. Чуя свежую кровь и слыша встревоженный рев, корова сопротивлялась, дико мыча, но третий рабочий с силой крутил ей хвост, и она против своей воли медленно подвигалась навстречу казни, скользя раздвоенными копытами по мокрому асфальту.

Бойщик в кожаном фартуке вытащил из ножен короткий кинжал и ловко вонзил его в темя коровы. От удара животное дрогнуло, растопырило передние ноги, упало на колени, потом на бок. Воспользовавшись этим моментом, бойщик быстро разрезал шею, и алая кровь хлынула, разливаясь по полу.

Ванька подскочил к корове, хотел было придвинуть банку, но бойщик топнул ногой и прогнал его. Как только бойщик отошел, Ванька торопливо подставил жестяную банку под струю крови. В предсмертных судорогах корова резко ударила копытом по банке, содержимое брызнуло мальчику в лицо, его кожаная фуражка покатилась по мокрому полу. Все было потеряно: ни крови, ни банки. Вытирая лицо, Ванька побрел к друзьям с пустыми руками.

Завидя товарища, сердобольный Корешок закричал не своим голосом:

— Ворон!.. Кровь на лице!..

— Ха-ха-ха! — засмеялся Кешка, убедившись, что лицо друга не пострадало. — Как это она тебя не хватила по носу?

— Хи-хи-хи! — залился Корешок, держась за живот. — Ты сейчас не конопатый, а красный! Хи-хи-хи-хи!

Ванька обиделся, передразнил смеющегося Корешка, показал кулак и, не оборачиваясь, стал спускаться по откосу к реке. Немного отойдя, он успокоился и крикнул Кешке и Корешку:

— Эй, братва, свининой пахнет. Идемте просить свиного уха. Видите, мужики с чушками возятся? — Он показал рукой в сторону, где опаливали туши. — Эх, как солома полыхает, искры аж до неба летят!

— Идемте, идемте! — подхватил Корешок.

Вдруг Кешка остановился и попятился. Среди людей, стоявших у костра, он увидел сначала деда, с которым пас коров, а потом и самого Хватова.

— Ребята, там хозяин, у которого я с Ленькой свистнул Вулкана. Я туда не пойду. Он меня сразу схватит и в полицию отведет. Верно, Ворон? Верно, Корешок?

— Дошлый, а ты по берегу, по берегу обойди двор бойни и жди нас за воротами, — сказал Ванька, — а я с Корешком пойду и попытаю счастья. Если отломится, так и тебе принесем.

Кешка убежал, а Ванька и Корешок подошли к мясникам.

— Корешок, ты меньше меня, тебе скорей дадут. Иди, попроси, — шептал Ванька, подталкивая малыша вперед. — Уши вкусные, пальцы оближешь. Подойди к тому дядьке, что в поддевке. Он, наверное, хозяин.

— А чо сказать? А как сказать шпиену? — тихонько спрашивал Корешок.

— Поклонись в пояс и жалобно скажи: «Дяденька, просить можно, а воровать нельзя. Отрежь ухо у чушки и дай мне. Я три дня не ел». Вот и все. Да, забыл — руку подлинней протяни. А если не услышит, то повтори еще раз. Ну, иди. Дай бог, чтоб повезло.