Бас его гремел, как в рупор. Все кругом почтительно улыбались.
— Так точно, ваше превосходительство! Погода как раз такая, чтобы большевиков морозить! — проговорил угодливо кинувшийся навстречу генералу штабс-капитан Осечкин. Он давно уже караулил генерала, чтобы «попасться ему на глаза», и теперь, опередив горничную; помог генералу снять шинель и бросился с ней к вешалке, сплошь занятой шинелями, шубами, меховыми ротондами.
— Вадим Петрович! Сюда, тут можно повесить! — выручил его брат хозяйки, показывая на свободное место.
— Правильно, Жорж! — обрадовался штабс-капитан и повесил шинель. — Знаете, и приятно и полезно поухаживать за начальством.
Генерал в доме Августы Николаевны был в первый раз. Он оглядел с порога обширную гостиную, оклеенную светлыми обоями, прищурился на люстру, блестевшую сотней хрустальных подвесок, на бронзовые бра на стенах, на вазы перед зеркалами в простенках.
Много труда и заботы положила хозяйка, чтобы навести такой блеск, чтобы достать все эти вещи уже после спешной эвакуации.
В гостиной собрались и военные, и штатские, и дамы. Еще недавно все эти люди считали, что старый строй непоколебим, что он вечен, а теперь и сами почти не верили в победу. Здесь были богачи, бежавшие от Красной Армии, их сынки, бранившие родителей за то, что те допустили революцию, помещики из России, купцы и коннозаводчики — вся публика, жаждавшая возврата старого, у которой революция отняла фабрики, заводы, лавки, банки, барыши. Сюда пришли офицеры-артиллеристы, кавалеристы, пехотинцы и казаки, то и дело метавшиеся отсюда в Харбин ради политических и торговых спекуляций. Все это были люди без будущего, живущие только сегодняшним днем.
Гости стояли группами, сидели, разговаривали в ожидании ужина. Говорили больше всего о последних событиях — о налетах партизан.
Хозяйка дома, в черном бархатном вечернем платье, наконец выплыла на середину зала. Любезно улыбаясь направо и налево, она пригласила гостей к столу, и сама первая двинулась в столовую.
Усаживаясь, она довольным взглядом окинула богато сервированный стол. Все было в полном порядке, и хозяйка с улыбкой подняла хрустальный бокал, приглашая следовать ее примеру.
Старый генерал скоро охмелел. Осоловелым взглядом он окинул стол с изысканными закусками и заметил своим командирским басом:
— Обожаемая Августа Николаевна! Вы — волшебница! Лавки в нашем городе почти пусты, где же вы достаете все эти чудеса? Где этот рог изобилия?
— Все очень просто! — отозвалась попечительница. — Чурин, Кунст и Альберс доставляют из Маньчжурии. Почти все оттуда.
— Но, Августа Николаевна, если все из Маньчжурии, так не завезите опять чуму или холеру — там этого тоже немало! — попытался пошутить сидевший напротив коннозаводчик.
Никто не засмеялся.
— Кстати, господа, — продолжал коннозаводчик, — я слышал, в Екатеринбурге образован комитет по борьбе с тифом. Он предложил отменить рукопожатия — ведь не плохо придумано! Это же прямая зараза! Не образовать ли у нас в Никольске такой же комитет, а? Ведь у нас даже не тиф, а злейшая холера. Азиатская!
— Дражайший Николай Касьянович, вы, значит, отказываетесь целовать дамские ручки? — раздался голос войскового старшины. — Непохвально!
В ответ загремел смех. Действительно — к чему помнить о холере, если сейчас так светло, тепло, весело.
Жена коннозаводчика говорила своему соседу, артиллерийскому офицеру:
— Нет, нет и не спорьте, — хотя офицер и не собирался с ней спорить. — Убеждения простого люда очень шатки. Его можно и нужно привлечь на нашу сторону. А то что в самом деле? Покоя нет! Забастовки! Дрожи за свою жизнь! Ведь весной, еще совсем недавно, стреляли во Владивостоке в генерала Хорвата, а какой он чудесный человек. Говорят, что во Владивостоке формируется специальный отряд жандармов. Это было бы чудесно! А то кто же будет нас охранять?
— Надежда Петровна! — ответил ей артиллерийский офицер, занятый своей тарелкой. — Не беспокойтесь! Мы охраним вас. Мы ведь военные. Это наш долг. Но, конечно, нужны решительные меры. Я считаю необходимым всех рабочих в десятиверстной полосе вдоль железной дороги приписать к полкам стоящих там гарнизонов и распространить на них воинский устав и Дисциплину. Если забастовал — расстрелять! Вот!
Оратор выпил бокал вина и снова начал трудиться над вкусным блюдом.
— Батюшка, — спросил коннозаводчик — священника, — а не может ли бог напустить мор на большевиков?
Поп искоса взглянул на спрашивавшего, вздохнул и ответил дипломатично:
— Бог всегда с нами. Он знает наши скорби. Нужно только нам-то не забывать его. В этом все дело. И тогда господь поможет.
— Батюшка, а как вы теперь в церквах-то поминаете? — домогался сосед. — Ведь власти у нас то и дело меняются?
— А очень ясно и бесспорно. Поминаем мы богохранимую державу российскую, правительство ее и войско ее. Какая власть ни будет, а все правильно выйдет. Хе-хе!