Беспризорник Кешка и его друзья

Огонек тускло освещал пустое помещение, запорошенных снегом детей. По заиндевевшим стенам заходили их тени. Между столов и стульев мальчики прошли к открытой двери, ведущей в кухню. По сравнению с улицей здесь был рай: ни ветра, ни Снега. Им показалось, что на кухне тепло. Но первое впечатление оказалось обманчивым. Друзья по-прежнему переступали с ноги на ногу и стучали зубами.

Лу растерянно осматривался, Ворон топтался на одном месте, растирал руки и все чаще и чаще покашливал.

Кешка подошел к печи, открыл дверку, заглянул внутрь. Затем приволок пару стульев, сломал их, положил обломки в печь, подсунул снизу старую газету «Уссурийский край» и зажег. Блики огня запрыгали на лицах детей. Обломки стульев горели плохо — тянуло дымом. Но ребята теснились около дверцы. Корешок снял ботинок и заметил со вздохом:

— Было бы гусиное сало, помазать бы обмороженную пятку.

— А я бы сало лучше съел… — сказал Лу. — А пятку лучше зализать.

Беспризорники впервые за этот день засмеялись. Наконец-то они убежали от колчаковской полиции и нашли пристанище. Ребята плотно закрыли кухонную дверь и раздаточное окно, сломали пустой ящик и подложили в печку дров. Скоро на кухне стало по-настоящему тепло. Дрова разгорелись так, что из печки послышался гул.

Корешку, верившему в ведьм и домовых, показалось, что ведьма, шевеля отвисшими, как у старой лошади, губами, с длинными космами, с клюкой спускается по трубе, шурша жесткой метлой. Он притих, молчал, пытаясь не подавать вида, что боится, но заметно прижался к Ваньке и, не отрывая глаз, косился на трубу.

— Кхе-кхе… Кхе-кхе!.. — закашлялся Ванька и обратился к товарищам: — А как могла полиция пронюхать о нашем «Ковчеге»?

— Как-то пронюхали, сволочи, — отозвался Кешка.

Беспризорники погрузились в невеселые размышления.

— Матрос сказывал, что партизаны скоро придут. Тогда всех беляков расшвыряют. Вот жизнь когда будет! Тогда уже мы носы позадираем перед маменькиными сынками, — заговорил Кешка, расчесывая пальцами темные густые волосы. — Полицию камнями забросаем.

— Дошлый, тебе нужно сидеть в ночлежке и не вылезать на улицу, а то полиция быстро сцапает, — прервал его рассуждения Лу.

— Мы будем еду сами промышлять. А ты, Дошлый, сиди в ночлежке, как Ленька говорит, и не показывай носа на улицу. А то и правда поймают, — поддержал Ванька. — Нас, наверно, полиция еще не знает, мы и будем тебя подкармливать.

— Ладно, братва. Еще несколько дней посижу. Сейчас вся полиция на ногах, рыскают, как волки, — согласился Кешка. Он потянул носом воздух и заметил: — Кухня есть, а вот жратвой не пахнет. Эх, картошки бы поесть жареной!

Усталость давала себя знать. Не раздеваясь, друзья легли на пол, поближе к печке, и, прижавшись друг к другу, стали засыпать. Ваньку трясло во сне.

За окном, на улице, скрипела на немазанных шарнирах сорванная с крючка ставня, гулко бился о стену большой ржавый болт. Ветер не унимался, взметал хлопья снега, засыпал скрипевший и стонущий ресторан, врывался в остывшую трубу, завывая волком, и свистел:

«У-у-у-у!.. Фью-ю-ю!»

Партийное задание

1

В домике машиниста, как и в прошлый раз, сидело двое — хозяин и прибывший из отряда матрос Налетов. Яков рассказывал про партизанские дела:

— Командир отряда просил помочь провизией и медикаментами и устранить поломку в пулемете «гочкис». Что-то заедает. Тут на нас позавчера калмыковцы напали, хотели врасплох застать, так этот пулемет подвел… Гранаты самодельные выручили, а то бы наших много полегло. А так отбились. Какая-то сволочь провела калмыковцев прямо к отряду. Если бы не пулемет, мы бы им крепко дали! А еще командир просил прислать пополнение. — Налетов прошелся крупными шагами по комнате и опять сел. — А то, братишка, у интервентов-то ряды растут не по дням, а по часам: из-за моря синего везут японцев, американцы прибывают, белогвардейцы едут из Сибири, из Маньчжурии, да еще уссурийские казаки поднялись в станицах по всей границе.

Сидорыч поправил седые волосы и перебил:

— Как добрался, когда я тебя ссадил с паровоза?

— Добрался что ни на есть лучше.

— А почему отряд плохо растет за счет деревни? — На суровое лицо Сидорыча упал свет от лампы.

— Деревня есть деревня, братишка. У одного хата похилилась — нужно латать, у другого тигр корову задрал. Причины находятся, ни в солдаты, ни в матросы. Пришли-ка, братишка, побольше мастеровых ребят. Да еще командир просил подбросить кого-нибудь по лечебной части. А то в отряде есть коновал, он здорово коней лечит, а вот людей не очень: два партизана богу душу отдали, не вылечил. А какие были парни, если бы ты знал. Все в бой рвались!