Беспризорник Кешка и его друзья

На пути к продуктовому ряду друзья очутились в гуще беспорядочного потока лошадей и людей: извозчиков, крестьян из близких и далеких деревень, уссурийских казаков, барышников-цыган, интендантов американских, японских и чехословацких войск.

Здесь продавались, перепродавались и менялись гнедые русские битюги и орловские рысаки, цирковые кони и низкорослые монголки, выбракованные американские мулы и жирные китайские ломовые лошади, откормленные бобами.

Над всей базарной площадью клубился пар. Пахло сеном, конским потом и свежим навозом. Лошади ржали, фыркали, били о землю копытами, становились на дыбы. В разных местах слышалось щелканье бичей, раздавался свист.

Цыган и два деревенских мужика тут же, на санях-розвальнях, под одобрительные возгласы распивали магарыч — венец барышнической сделки.

Торг был в самом разгаре.

Пронырливый перекупщик расхваливал старого мерина. Ломовой извозчик заглядывал в зубы вороному коню, стараясь определить возраст, чтобы не дать маху. Усатый полтавский казак, в папахе набекрень, в добротном тулупе осматривал жеребца: не сбита ли холка, крепко ли стоит на ногах? Он то щупал ребра, то раздувал шерсть на боках: нет ли струпьев от шпор, то нагибался и по очереди брал ногу: целы ли копыта? При этом он приговаривал:

— Ну, стой, стой, дурачок! Тпру! Дай ножку, гнедок! Стой смирно!

По узкому проезду среди незапряженных коней на упитанной кобылице белой масти гарцевал цыган-пройдоха, с черной бородой, с массивной золотой серьгой в мочке и с ножом-чури за голенищем. В этот день он надеялся уехать с конской ярмарки на даровом коне, стать богаче на несколько десятков золотых рублей. Это веселило его барышническую душу. Завидя на дороге зазевавшегося Корешка, он заорал во всю глотку:

— Что хайло раззявил?! Дай дорогу, шалопай, а то копытом в рот заеду! — цыган подмигнул мужику, который участвовал в дележе барыша, за что обязан был поддакивать и набивать цену.

Корешок шарахнулся в сторону, а цыган, не слезая с лошади, решил с ходу кого-нибудь одурачить. Он жирной рукой хлопнул по плечу стоявшего рядом украинца:

— Ты что, паря, не фартовый сегодня? Рано запряг да поздно выехал? — барышник усмехнулся в усы, дал шенкеля и натянул поводья. Полукровка взвилась на дыбы, роняя изо рта пену. — Покупай! Али хошь — сменям на твово?! Моя — змея, а не кобылица: ни щербата, ни горбата, животом не надорвата! Вот лошака так лошака!

Украинец не успел раскрыть рта, как цыган уже поймал его руку и ухарски замахнулся:

— Ну, батя, по рукам: сменим баш на баш! Ты не проиграшь, а только выиграшь! Эта кобылица, батя, тебя на широ-о-кую дорогу выведет! Не кобылица, а золото!

«Хочешь сбить меня с панталыку, конокрад? Не выйдет!» — подумал украинец с плутоватыми глазами, держа за уздцы кровного рысака-красавца. Желая отделаться от назойливого цыгана, украинец сказал:

— Твоя кобылица крадена.

— Не нам попа судить, на то черти есть, батя! — шуткой отделался цыган. — Ну, батя, где твоя не пропадала?! Задаром отдаю. Вот попомнишь меня добрым словом. Не заработаю цыганятам даже на куриную ножку! Жалеть будешь, батя. Счастье свое в землю зарыл.

Видя, что сделка не состоится, цыган отъехал прочь.

Тут был и Хватов-старший, одетый в теплый полушубок военного образца, в шапке-ушанке, а рядом мерз в старом башлыке дед-батрак, с которым Кешка пас скот. Чувствуя плохую обстановку, сложившуюся для белогвардейцев, Хватов постепенно распродавал имущество. На ярмарку он вывел двух лошадей — Пирата и Волчка. Дед, держа коней под уздцы, водил их по площади, оставив у коновязи Вулкана — того самого коня, на котором убежали Кешка и Ленька с заимки. Хватов шел рядом с дедом, похлопывая кнутом по голенищу.

Проходя мимо, Кешка увидел привязанного Вулкана. Мальчик остановился. Вспомнились обиды, нанесенные Хватовым ему и деду-пастуху, и захотелось отомстить бывшему хозяину. Кешка отыскал глазами в толпе Хватова и, улучив момент, пробрался к коновязи, погладил по шее Вулкана и быстро развязал повод уздечки.

— Пошел, Вулканчик! Пошел домой. Пусть хозяин пешком потопает.

Лошадь, почувствовав свободу, попятилась от коновязи, а Кешка, пригнувшись, исчез в людском потоке и присоединился к товарищам.

4

Поручик Прешиперский чувствовал себя отвратительно: после бегства мальчишки, распространявшего листовки, начальник контрразведки намекнул, что если он и дальше так будет выполнять его поручения, то больше не получит серьезных заданий.

Сослуживцы при случае едко подшучивали над Удавкой, и его репутация в контрразведке заметно пала. Чтобы исправить свои дела, поручик энергично действовал. Он посещал постоялые дворы, вокзалы и рынки. Только на «Зеленый Остров» не догадался заглянуть.

Начальство выражало недовольство плохой работой контрразведки. Оно считало, что тайная полиция плохо борется с большевиками. Об этом думал Прешиперский, собираясь обойти окраины города, как вдруг послышался звонок. Он открыл дверь и принял от вошедшего гимназиста записку.