Беспризорник Кешка и его друзья

— Три дня назад, — ответил Ленька.

— Не знаю, тут каждый день хоронют. Может и был такой. А что он, ничейный малый?

— Как ничейный? Наш. Это Ванька, — возразил Корешок. — Он с нами шатался.

— Ну, как это? Э-э… бездомный? — уточнил старик, почесывая сивую бороду.

— Так, как и мы… про-про-летари-и, — пояснил Лу.

— Он такой… в кожаном картузе. Он из наших, — продолжал Корешок, глядя лучистыми глазами на деда.

— Седни закопали всех ничейных усопших, и малец был конопатый.

— А как он одет был? — допытывался Кешка.

— Как есть начисто, в чем мать родила. Энтих, ничейных… э-э… так и закапывают бесштанными и без смертных рубах. Тут поглядите, может, признаете одежонку, — сторож повел ребят в сарай, и там среди разного тряпья, облитого известью, они узнали тужурку и Ванькину кожаную фуражку.

— Это он носил, — заплакал Корешок, вытирая горькие слезы длинным рукавом.

— Дяденька, покажи его могилу, — попросил Кешка.

— Я-то могу, хлопчики… — уставился старик на Кешку. — Не енерал, и папки и мамки у него нету. Значит их… э-э-э… прямо и кладут в общую — братскую, зараз по два — три али пяток… сколь будет.

— Ну, покажи общую могилку, — настаивал Лу. — Покажи, дедка!

— Раз уже той, то пойдемте, родимые. Эх-ма, божий свет такой. Горе, оно для такого люда… э-э-э… Бедняк быстро идет — беду нагоняет, бедняк идет помалу — беда его нагоняет, — бормотал старик, ведя мальчиков к могиле.

Ребята шли между унылых покосившихся крестов, богатых каменных надгробий, обогнули высокий памятник и подошли к свежезасыпанной могиле.

— Тут и почивает конопатенький. Царствие ему небесное, — старик снял шапку и троекратно перекрестился.

— А где же крест, дедушка? — спросил кто-то из мальчиков.

— Э-э… Война, хлопчики. Только енералам кресты ставят. А он, конопатенький, ничейный. Опосля войны кресты, может быть, поставят.

Ребята осторожно, будто боясь нарушить покой усопшего, подошли к могиле, где был похоронен их товарищ, окружили ее, сняли шапки. Детские головы обдал холодный зимний ветер. Каждый потихоньку всхлипывал. Кешка, стоявший рядом с Корешком, слышал, как тот сквозь зубы приговаривал:

— Ваньча, Ваньча… Братишка… Чо ты… так быстро?

Слезы беспризорников растрогали кладбищенского сторожа, хотя он ежедневно видел похороны и привык к ним. Старик покряхтел и узловатыми пальцами стал оправлять могилу.

Ребята покрасневшими от холода руками тоже принялись выравнивать свеженасыпанный холм.

— Прощай, Ваня, — сказал, выпрямляясь, Кешка. Голос у него срывался и дрожал. Он слизнул с губ соленую слезу. — Мы тебя не забудем, Ваня.

— Прощай, Ваньча, прощай, — вторили простуженными голосами Лу и Корешок.

— Царствие тебе небесное, паренек, — вытирая увлажненные глаза, произнес сторож. Он перекрестился, надел кое-как шапку, еще больше сгорбился и пошел петляющими шагами к себе в сторожку. За ним потянулись, ежась от холода, беспризорники.

Северный ветер крепчал. Мела поземка, заметая Ванькину могилу и сбивчивые ребячьи следы…

Кешкина ошибка

1

Накануне была оттепель. За ночь на голых ветвях тополей наросла пушистая изморозь, и сейчас они искрились от прикосновения солнечных лучей.

Через Налетова Сидорыч узнал о беспризорниках. Он послал на «Зеленый Остров» кочегара со своего паровоза, и тот в это утро привел ребят в дом машиниста. Сидорыч раздел их, отогрел возле печки, расспросил, кто они, откуда, потом усадил за стол и угостил кукурузной кашей.

Корешок, радуясь теплу, старался наесться досыта. Он исподлобья обводил всех хитроватыми глазами, и если Сидорыч не смотрел, зачерпывал деревянной ложкой побольше каши и быстро жевал.

— Что же вы собираетесь дальше делать? — спросил Сидорыч.

— Ничего. Шататься будем по базарам, и все… — ответил Лу.

Корешок перебил его.

— Шататься будем, пока наши не придут. А потом не будем шататься. В партизаны запишемся. Матрос Дошлому обещал.

«До прихода партизан вы пропадете от голода и холода», — подумал машинист. Он осторожно расспросил ребят о листовках, а потом сказал:

— А что, ребята, если вы останетесь у меня?

— Насовсем? — обрадовался Корешок, чуть не поперхнувшись кашей.

— Дальше будет видно, — ответил машинист, и его лицо посуровело. — Моя жена все еще не приехала из деревни. А мне одному скучно, да и за домом некому посмотреть, пока я езжу. Чем шататься по рынкам, живите пока у меня. Я сегодня уеду, а вы хозяйничайте. Да смотрите, чтобы дом не сожгли. И чтобы никуда не уходили. Если кто придет и будет спрашивать, так и скажите, что уехал на паровозе. А как вернусь, тогда и поговорим. Согласен, Кеша?

— А вы скоро приедете? — спросил Кешка.

— Скоро. Дня через четыре. Но вы духом не падайте. Я вам оставлю крупы кукурузной и хлеба. Дрова в сарае. Сидите себе в тепле. Что вам еще нужно?

Ребята рады были предложению Сидорыча и заверили его, что не спалят избу. Машинист вечером уехал, а Кешка, Корешок и Лу остались хозяйничать в его доме.

2