Беспризорник Кешка и его друзья

— Если вы хотите поведать свои грехи, то пройдите прямо вон туда, к иконостасу. Там увидите школьников. Они тоже будут исповедоваться. И вы с ними можете. Там и батюшка, — шепотом объяснил монах.

Беспризорники протискались к холодной стене и стали у бронзового подсвечника.

«Как же пробраться к блюду?» — подумал Кешка и посмотрел на амвон[13].

Корешок почесывал лохматый затылок, принюхивался к запаху лампадного масла и смотрел на помутневшую икону богородицы.

— А чо та икона плачет?

— Откуда я знаю?! Возьми и спроси у нее! — недовольно буркнул Кешка.

Он был занят другими мыслями: «Надо перво-наперво протискаться к той тетке, что в очках, обойти подальше офицера, он стоит на коленях и мешает пролезть около этих девчонок — понаставали тут, другого места не нашли. Потом можно пробраться к школярам. Стану с ними вместе на споведание. Этих легче обмануть».

Докучливый Корешок не мог успокоиться. Не получив ответа от Кешки, он спросил какую-то старушку:

— Бабушка, а чо та плачет?

Старушка охотно отозвалась:

— Энто которая-то, внучек? Энто богоматерь. Энту икону позатом годе повесили. Добробарин-купец пожаловал. Становись на колени и смиренно молись. Молись, внучек, господу-богу, — она вытерла кончиком платка влажные старческие глаза, сострадательно посмотрела на беспризорника и перекрестилась. Затем потянула Корешка за руку к полу: — Становись на колени, дитятко, и помолись господу-богу. Он тебя простит, он всех прощает.

Корешок считал себя грешным: мало ли краж было совершено с его участием, скольких людей он обманул, и поэтому не́ прочь был воспользоваться случаем хоть часть грехов сбросить со своих плеч, чтобы не попасть в ад к чертям. Он стал серьезным, посмотрел на старушку, страдальчески скорчил лицо, сложил три пальца, чтобы перекреститься, и уже хотел опуститься на колени, как Кешка дернул его за руку:

— Пошли! Ты чего, никак в рай собрался?!

Корешок ничего не ответил. Он был недоволен тем, что Кешка ему помешал, и хотел показать товарищу кукиш, но, взглянув на офицера, на рукаве которого виднелась буква «К», что означало «калмыковец», опустил руку и отвернулся.

С трудом протискавшись через толпу молящихся, мальчики стали в очередь вместе со школьниками. При виде оборванных и грязных беспризорников ученики посторонились, прижались к стене.

По мере приближения к серебряному блюду у Кешки все сильнее колотилось сердце, он лихорадочно обдумывал, как ему незаметно схватить горсть денег и улизнуть. «А что если поп заметит? Тогда закричит на весь собор: «Вор! Держите его! Дайте ему взашей!» А как деру дать? Напрямик не побежишь. И чего народу до черта набралось? Мимо военного бежать — по спине еще даст. Лучше бежать под стенкой и айда к выходу. А там? А там прямо к доктору. И приведем его к Ворону», — подбадривал себя Кешка.

Неожиданно Кешку дернули за полу. Он оглянулся и увидел вопрошающий взгляд Корешка. Он чистил пальцем нос, а выражение лица и глаз говорило: «Ну ты чо, сдрейфил, что ли?»

— Чего уставился? Нашел где свой клюв чистить! Как сказал — так и сделаю! Будь уверен! — недовольным тоном вполголоса сказал Кешка.

Стоявший рядом мужчина с потупленным взором тихо заметил:

— Мальчики, в божьем храме шуметь нельзя — бог накажет!

Кешка мотнул головой в знак того, что понял, и притих.

Не прошло и нескольких минут, как Корешок опять обратился к другу:

— Дошлый, смотри сюда, — он показал на вторую группу школьников, стоявших вблизи. — Деру давай сюда. Их можно расшвырять. Ты храбрый парень — оторви да брось!

Кешка промолчал.

Когда подошла очередь Корешка становиться на исповедь, он растерялся. Видя замешательство мальчика, священник нагнул его голову.

— Грешен, чадо мое? — услышал Корешок бас священника и пригнулся еще ниже.

— Это кто? Это я? — послышался робкий голос малыша.

— А кто же, сын мой? Кто сейчас исповедуется, чадо мое?

— Не знаю.

— А чья это голова, чадо мое? — священник указательным пальцем постучал по голове беспризорника.

— Это моя голова, а чо?

— Я тебя спрашиваю, чадо мое: грешен ты или нет? — уже несколько громче спросил поп.

— Ну да. Как и Ворон, и Дошлый, и Ленька, и атаман. А чо за это?

— А что ты сделал, сын мой?

— Ничо. Кое-чо украл на базаре, да богатую девчонку за косу дернул, да скауту пинка дал. А чо за это будет? На это самое… чертово колесо, в ад не попаду?

Поп почувствовал неприятный запах, исходивший от Корешка, и поспешил ускорить конец церемонии.

Наступила очередь Кешки. Исподлобья посмотрев на строгое бородатое лицо священника, он заколебался: «Засыплюсь!» — и потянул Корешка в сторону от блюда, с которого хотел украсть деньги.

Робость Кешки не ускользнула от пытливых глаз Корешка, и он начал подтрунивать:

— Дошлый, ты чо? Испугался? Давай тогда я!