Беспризорные. Бродячее детство в Советской России (1917–1935)

Тысячи беспризорных бродили по дорогам, собирались на железнодорожных вокзалах, умирали на обочинах. Деревенские дети, попавшие в приют, радовались миске водянистого супа и куску кислого хлеба, ведь дома им приходилось есть траву и коренья. Со всех концов России беспризорные стремились на юг, надеясь найти пропитание в этом некогда хлебородном краю. За последние два года ряды беспризорных пополнили главным образом дети крестьян, которые были арестованы и депортированы или умерли от голода в результате принудительной коллективизации. Нас, беспризорных, трудно чем-либо удивить, однако мы были потрясены рассказами детей об ужасах, постигших деревню. Многие из тех, кто пришел оттуда, не успели привыкнуть к лишениям беспризорной жизни и не имели достаточно сил, чтобы перенести тяготы тех страшных лет. Они умирали тысячами²⁶.

Затем началась эпоха Большого террора: люди внезапно исчезали и что-либо узнать о них было практически невозможно. Близкие делали все, чтобы разыскать их в тюрьме или хотя бы узнать, что они в лагере, живы. Анна Ахматова описала в поэме «Реквием» горе близких, стоящих в тюремной очереди, «в страшные годы ежовщины»²⁷. Подобные переживания испытали и беспризорные: к страданиям этих детей добавилась боль тех, кто видел, как их родителей увозит в ночь «черный ворон», и, возможно, встретиться им уже было не суждено (известные эпизоды сталинского террора, о которых в беллетризованной форме рассказывается в книге Юлии Яковлевой «Дети Ворона»)²⁸.

Коля Воинов оказался в детском доме в городе Орджоникидзе (ныне Владикавказ) на юге России. Каждое утро он ходит в школу, где учатся «нормальные» дети, те, у кого есть дом и мама с папой. Один из одноклассников, Володя, приглашает Колю к себе домой — посмотреть книги и пообедать вместе. Коля смущен: наверное, Володя не сказал родителям, что его друг — оборванец, беспризорный. Он не привык есть за столом со скатертью, чистыми тарелками и столовыми приборами, но родители Володи не осуждают его, и Коля вновь обретает домашний очаг. Правда, ненадолго. Однажды ночью отца Володи, инженера и коммуниста, арестовывают за «саботаж» на производстве: он возглавляет один из цехов крупного металлургического завода «Электроцинк». Так Володя становится сыном «врага народа»: товарищи начинают избегать его, а один учитель даже советует ему больше не приходить в школу, потому что любого, кто с ним связан, могут обвинить в заговоре против Советского государства. У Володи остался единственный друг — бывший беспризорник Коля. Володя и Коля вместе идут в тюрьму, отнести отцу Володи передачу.

Когда мы подошли к тюрьме, сквозь снежную завесу в желтоватом свете уличных фонарей я увидел длинную, темную, неподвижную очередь: она начиналась у ворот тюрьмы и исчезала в темноте. Встав в хвост, мы заметили, что там стояли одни женщины. И не было обычного гомона, гула, который обычно бывает в очереди: время от времени тишину нарушал лишь чей-то кашель. Говорить было не о чем, и в этом молчании таилось что-то пугающее. Пока мы продвигались к тюремной стене, я почувствовал нечто, чего никогда не испытывал раньше. Еще совсем недавно я ненавидел всех этих людей, которые были не из «моего» мира, моих «врагов». Но сейчас мне было их жаль. «Это люди, которых я раньше грабил», — думал я, глядя в темноте на эти фигуры, заметенные снегом. Мы медленно продвигались вперед, но очередь не уменьшалась. Одна за другой, одинокие фигуры занимали за нами место, прижимая к себе свертки и сумки. Перед нами стояла молодая девушка в поношенном пальто. Она куталась в шаль, закрывающую голову и плечи, растирала руки и дула на пальцы. Под мышкой у нее был крошечный пакет. В свете фонаря я разглядел ее грустное, заплаканное лицо со снежинками на ресницах.

Наконец подошла наша очередь. Володя назвал свою фамилию и протянул в окошечко дежурному НКВД пакет. После этого мы ушли.

— Когда суд? — спросил я.

— Еще не известно.

— Дай мне знать, пойдем вместе²⁹.

Суд был тяжелым, отец Володи отказался подтвердить признание, которое он подписал в тюрьме. Семья так ничего о нем и не узнала. Володе с матерью и сестрой пришлось переехать в другой город. Больше Коля никогда их не видел. Это был конец 1937 года.

Мурка

Тишина ночная,

Только ветер воет,

А в развале собрался совет.

Это хулиганы,

Злые уркаганы,

Собирали срочный комитет.

С ними была баба,

Звали ее Мурка.

Хитрая и ловкая была.

Даже злые урки

Все боялись Мурки —

Воровскую жизнь она вела.

Как-то вечерочком

Встретились два урки

И один другому говорит:

«Мы ее поймали,

В кожаной тужурке

Там за переулочком лежит».

Здравствуй, моя Мурка,

Здравствуй, дорогая,

Здравствуй, моя Мурка, и прощай.

Ты зашухерила

Всю нашу малину

И теперь «маслину» получай!

Разве тебе плохо

Жилось промеж нами,

Разве мало было барахла?

Ах, что с тобою стало,

С лягавыми связалась

И пошла работать в Губчека.

Раньше ты носила

Туфли из «Торгсина»,

Лаковые туфли на «большой».

А теперь ты носишь

Рваные калоши

И чулок нет пары ни одной.

Здравствуй, моя Мурка,

Здравствуй, дорогая,

Здравствуй, моя Мурка, и прощай!

Ты зашухерила

Всю нашу малину