Беспризорные. Бродячее детство в Советской России (1917–1935)

В истории Чайника прослеживаются суровые реалии беспризорной жизни: уход матери, скитания по поездам, воровство, душное подземелье в качестве жилища, детский дом и бегство оттуда. Но у этой истории счастливый конец. Чайник останется «навсегда» в детском доме, чтобы расти вместе с товарищами и стать честным и сознательным советским гражданином. О светлом будущем можно судить по упоминанию Ленина и его заботе о беспризорных. Структура статьи в «Правде» следует принципу гегелевской диалектики, переосмысленной в марксистско-ленинском ключе: первый этап — страдание; второй этап — отрицание и восстание; третий этап — освобождение, ознаменованное заботой Ленина и советских учреждений. Начинается своего рода идеализация беспризорных, выбирающих правильный путь, по которому ведут их — не только метафорически — добровольцы из Наркомпроса или милиции. Макаренко тоже отмечал, что их романтизация возникает во вто-рой половине 1920-х годов:

Почему-то в нашей литературе и среди нашей интеллигенции представление о беспризорном сложилось в образе некоего байроновского героя. Беспризорный — это прежде всего якобы философ, и притом очень остроумный, анархист и разрушитель, блатняк и противник решительно всех этических систем²⁵.

Макаренко, несомненно, уловил этот дух в литературе, стремившейся облагородить бедных дьяволят. Он опасался, что беспризорность останется темой для рассказов и романов и не будет восприниматься как проблема социальная, для устранения которой необходима систематическая и действенная работа Советского государства. В «Педагогической поэме» рассказ о жизненном пути беспризорных диалектичен: воспевается торжество коллективного труда, хоть и случаются неудачи и приходится бросать упрямцев — всякое бывает в судьбе человека... В очереди

Налеты беспризорных особенно участились в годы НЭПа, когда в стране вновь стали циркулировать деньги, появились продукты питания и различные товары. Для борьбы с беспризорностью советское правительство принимало меры, которые со второй половины 1920-х годов становились все более жесткими, но с их помощью беспризорность удалось ограничить, не искоренить. В начале 1930-х годов беспризорные никуда не делись, хотя, конечно, их стало меньше, чем десять лет назад. О брошенных детях больше не говорилось (книги о беспризорных перестали выходить, а ежемесячный журнал «Друг детей», публиковавший исследования и интервью на эту тему, был закрыт в 1933 году), поскольку новые постановления советского правительства не способствовали обсуждению социальных проблем, очерняющих образ Советского Союза. Однако в те годы по стране прокатилась новая волна беспризорности, причиной которой стали последствия принудительной коллективизации, начатой в 1929 году, голод 1932 и 1933 годов, а также период Большого террора: снова десятки тысяч детей осиротели, стали бродяжничать или были отправлены в детские дома и исправительно-трудовые лагеря. Чтобы понять драматизм тех лет, стоит обратиться к страницам книги «предателя» Коли Воинова:

Зима 1932/33 года была страшной. Не только мы, беспризорные, но и все население городов и сел голодало. В самом разгаре шла коллективизация. Крестьян насильно загоняли в колхозы и отнимали у них все: скот, зерно, рабочий инвентарь. Запасы продовольствия в городах кончались; не было ни мяса, ни молока, ни хлеба, ни картошки. Голодные люди стояли день и ночь в длинных очередях перед хлебными лавками. Хлеб пекли из овсяной муки и картошки, он был похож на вязкую глину…

Зимой 1932/33 года наша «работа» стала еще трудней и опасней, нам пришлось проявлять больше изобретательности, чем раньше. Я купил охотничий нож и всегда носил его с собой, привязав ремешком к запястью. В те времена украсть кусок хлеба могло стоить жизни, и редко кто из нас шел на это безоружным. Когда-то людные рынки теперь опустели. На прилавках лежала свекла, иногда буханка хлеба из муки и опилок. Оголодавшие, мы были готовы на все. За нами охотились, как за бешеными собаками; рыская по городу, мы и в самом деле походили на бешеных собак. Разве кто-то пожалеет нас, если мы крадем последний кусок хлеба у голодающих? Только наша сплоченность как стаи волков нас выручала. Вся наша жизнь крутилась вокруг одной задачи: достать корку хлеба, чтобы не умереть с голоду.