Бессердечная Аманда

Я расплачиваюсь с официантом. Между нами по — прежнему неясность. Мы садимся в мою помятую машину. Холодно. Я рассеянно сую ключ в замок зажигания, я не знаю, куда ехать. Мне следовало бы спросить, нет ли у нее желания заглянуть ко мне домой на бокал вина; сколько раз я с легкостью произносил эти слова и получал на них ответ — иногда положительный, иногда отрицательный. Дома у меня, правда, ни капли вина, но мне мешает другое: мой язык разбит параличом любви. Аманда улыбается в запотевшее лобовое стекло, как будто на нем, как на экране, отражаются мои мысли. С другой стороны, мне становится дурно от сознания, что сейчас мне надо будет высадить ее у ее дома и поблагодарить за приятный вечер. Как прав был отец, когда называл меня малодушным и нерешительным. Женщина моих грез должна сделать мне шаг навстречу, произнести какое-нибудь спасительное слово.

Послезавтра мой день рождения. Может, это и есть спасение? Я протираю лобовое стекло и спрашиваю, не найдется ли бебиситтер и на послезавтра. Это было бы замечательно, говорю я, если бы она пришла ко мне на день рождения, в восемь часов. Аманда говорит, что стекло опять запотеет, если я не тронусь с места. Взгляд ее по-прежнему приветлив, но уже с налетом скепсиса. Я уже готов показать ей свое удостоверение с датой рождения. Может, она ждет, что я приглашу ее сегодня?

По дороге мы молчим. Один раз она замечает, что я еду более длинным путем. Я вспоминаю, что она уже показывала мне однажды короткий маршрут — когда мы ездили на швейную фабрику. Похоже, она предпочитает прямые пути. Я забыл в ресторане свои очки; придется потом еще раз заехать туда, после того как наша встреча чем-нибудь закончится. Хорошо, я приду, говорит она перед дверью своего дома. В последнюю секунду. Потом благодарит за ужин и дарит мне на прощание крохотный поцелуй, который я принимаю, застыв как памятник.

16 января

Какое минимально допустимое количество гостей ожидает увидеть человек, которого пригласили на день рождения? Я, правда, не обещал ей многолюдного праздника, но как бы она, интересно, отреагировала, увидев, что все общество состоит из нас двоих?

У меня были честнейшие намерения: я позвонил Абрахаму Блоху и Виланду, двум своим друзьям: ни тот ни другой прийти не могут. Я, конечно, мог бы обзвонить еще с дюжину приятелей и знакомых и наскрести достаточно народу для вечеринки, но мне не хотелось. Неужели это лучше — наводнить квартиру разными занудами только для того, чтобы изобразить праздник? Я выбрал, на мой взгляд, меньшее из зол: уж лучше удивить ее дерзостью, чем занудством.

В назначенный час раздается звонок в дверь. Аманда вручает мне керамическую чашу, к которой она привязала розу. Чаша огромная и ужасная, теперь она должна будет стоять в моей квартире; надеюсь, долго. Я делаю вид, что без ума от радости; хотя нет, мне совсем не надо притворяться, я и в самом деле безумно рад: Аманда пришла. Поздравляю, говорит она, и праздник начинается.

Мы проходим в гостиную, где никаких признаков готовящегося застолья — ни свечей, ни музыки. Она оглядывается по сторонам, словно желая понять, куда же попрятались остальные гости. Я предлагаю ей сесть и выслушать меня. Я, собственно, больше никого не ожидаю. Сегодня действительно мой тридцать четвертый день рождения, это можно элементарно проверить. Я хотел соблюсти приличия и пригласить пару человек, но потом представил себе, как было бы скучно и утомительно ждать, когда они наконец откланяются. Но если она чувствует себя обманутой, мы можем без всяких проблем поужинать в ресторане. Аманда спокойно слушает; пока еще возможна любая реакция. Проходит несколько секунд, прежде чем она говорит, что тоже должна сделать заявление: она не исключала чего-нибудь подобного. Это звучит малоутешительно — это может означать, например, что она считает меня искушенным бабником. Я стою перед ней, как обвиняемый в зале суда, который не понял смысл прочитанного приговора — осужден он или все же оправдан? Наконец Аманда подходит ко мне, кладет руки на мои повисшие плечи и целует меня. В губы, долгим поцелуем. Голливуд, ни дать ни взять. Мама родная, не зря я проторчал здесь столько лет за двумя заборами!

После окончания поцелуя, во время которого я пребывал в блаженно-коматозном оцепенении, она закуривает сигарету. Я еще ни разу не видел, чтобы она курила. Она ведет себя как мастер, который надолго перепоручил работу своему ученику и теперь наконец решил взглянуть на результаты. Следует ли понимать мои слова о ресторане как признание в том, что у меня в доме даже нечем перекусить, спрашивает она. Разумеется, нет, отвечаю я, в духовке пицца за шесть марок, есть и вино. Мне стыдно, прибавляю я, что я не приготовил княжеского угощения, хотя мог бы — моих кулинарных талантов вполне хватило бы на это; голос мой от неожиданной радости звучит как-то странно расплывчато.