Бессердечный граф

Уинтерборн позволил ей опустить его на подушки, но рука его все еще удерживала ее запястье. Хелен в замешательстве посмотрела на свою руку, такую хрупкую в загорелой крупной ладони, и перевела взгляд на его лицо. Хоть глаза и лоб были скрыты повязкой, но даже по тому, что было видно, угадывались угловатые черты, высокие скулы, выразительный сильный подбородок. Вокруг рта не было ни единой морщины, и нигде даже намека на мягкость.

– Я вернусь через полчаса, обещаю, – повторила Хелен, но поскольку он ослабил хватку, легонько погладила его пальцы, побуждая их разжаться.

Прежде чем заговорить, Уинтерборн попытался облизнуть губы, потом хрипло спросил:

– Кто вы?

– Леди Хелен.

– Сколько сейчас времени?

Хелен вопросительно посмотрела на миссис Черч, и экономка, взглянув на часы на каминной полке, доложила:

– Четыре пополудни.

Хелен поняла, что он собирается засекать время.

– К половине пятого я вернусь. – Помолчав, она мягко добавила: – Уверяю вас.

Уинтерборн медленно разжал пальцы, отпуская ее.

Глава 21

Первым, что Риз осознал после случившегося, был чей-то голос: вероятно, доктора. Кто-то спрашивал, есть ли у него родственники, кому можно сообщить. Он покачал головой. Его отец умер, а старуха мать, суровая дама, жила в Лондоне и была последним человеком на свете, кого бы он хотел видеть. Даже если бы он обратился к ней за поддержкой, она вряд ли смогла и захотела ее оказать.

Риз никогда в жизни не был серьезно ранен или болен: даже мальчишкой отличался физической силой и бесстрашием. Родители-валлийцы даже за малейший проступок или непослушание били его палкой, но он сносил самые суровые наказания, не пикнув. Его отец держал бакалейную лавку, жили они на торговой улице, и Ризу не нужно было учиться мастерству покупать и продавать: он впитал это естественно, как воздух.

После того как начал торговать самостоятельно, он никогда не допускал, чтобы какие бы то ни было личные отношения отвлекали от дел. У него, конечно, были женщины, но только такие, что соглашались на отношения на его условиях: чисто плотские, без сантиментов и обязательств. И вот теперь, когда Риз лежал в чьей-то душной спальне и его терзала боль, ему пришло в голову, что, возможно, не очень-то и хорошо быть слишком уж независимым. Должен быть кто-то, за кем он мог бы послать, кто позаботился бы о нем в нынешней ситуации.

Хоть из окна и тянуло холодом, каждый дюйм его тела, казалось, горел. Тяжесть гипса бесила его не меньше, чем изматывающая боль в ноге. Казалось, комната ходила ходуном, и от этого сильно тошнило. А он только и мог, что беспомощно считать минуты в ожидании возвращения этой женщины, леди Хелен, одной из тех утонченных дамочек, к которым всегда относился с тайным презрением и которх считал недосягаемыми.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем он почувствовал, что в комнату кто-то вошел. Он услышал тихое звяканье: так стекло или фарфор касается металла, – и отрывисто спросил:

– Который час?

– Четыре двадцать семь, – раздался голос леди Хелен, и в нем ясно слышались веселые нотки. – У меня еще три минуты в запасе.

Он напряженно прислушивался к звукам. Шелест юбки… что-то наливают и перемешивают… потрескивание льда в воде. Если она намеревается его чем-то напоить, то ошибается: при одной только мысли, что нужно что-то проглотить, он в отвращении содрогался.

Теперь он почувствовал, что она подошла и склонилась над ним. Его лба, щек и шеи коснулась влажная ткань, и было так приятно, что он не смог сдержать вздоха удовлетворения. Когда тряпицы вдруг не стало, он потянулся за ней и прохрипел:

– Пожалуйста, продолжайте!

Мысль, что ему приходится умолять даже о такой малости, приводила его в негодование.

– Шшш.

Хелен окунула фланель в воду, отжала и продолжила процедуру. Когда неторопливое поглаживание продолжилось, Риз с облегчением вздохнул, нащупал складки ее юбки и вцепился в них так крепко, будто в них было спасение. Ее нежная рука скользнула еще под голову, немного приподняла и отерла влажной тканью и затылок. От удовольствия у него опять вырвался унизительный стон облегчения.

Когда он расслабился, дыхание стало глубоким и спокойным, она отложила влажную ткань. Он чувствовал, как она хлопочет: устраивает его голову и плечи повыше, удобнее подкладывая подушки, – а когда заподозрил, что собирается дать ему еще воды или этот мерзкий лауданум, процедил сквозь зубы:

– Нет, черт вас побери…

– Совсем чуть-чуть.

Нежная, но безжалостная. Край матраса немного просел под ней, гибкая рука скользнула ему за спину и обхватила, почти как младенца. Риз подумал было столкнуть ее с кровати, но она с такой нежностью коснулась рукой его щеки, что у него почему-то пропало это желание. К его рту поднесли чашку, и губ коснулось что-то очень холодное и сладкое. Он осторожно сделал глоток. Напиток оказался слегка терпким, и это было восхитительно.

– Медленнее, – предупредила она.

У него так, оказывается, пересохло во рту, что он потянулся вверх, нащупал ее руку с чашкой, схватил и до того, как она успела помешать, сделал большой жадный глоток.