Бессердечный ублюдок

— Поторопись, мать твою.

Высунувшись из окна, я увидела, как дверь в ванную распахнулась и внутрь ввалился этот урод. Его взгляд мгновенно остановился на мне, глаза сузились, и раздалось проклятие.

Я приземлилась на землю и схватила свою сумку, а затем побежала так, будто от этого зависела моя жизнь.

Потому что так и было.

2

Арло

Настоящее

Мою мать называли шлюхой.

Мой отец был боевиком — солдатом Братвы.

В одиннадцать лет я стал сиротой. В двенадцать лет — преступником.

Я стал убийцей, когда мне исполнилось шестнадцать.

И вот, пятнадцать лет спустя, я стал бессердечным ублюдком.

Вы могли бы подвести итог моей жизни в этих деталях. Детали не имели значения. Люди, с которыми я общался, были несущественны. Легко было притворяться, что мне это интересно. Легко было делать вид, что у меня есть сердце.

Мне много чего говорили в течение жизни, лгали, чтобы заставить меня подчиниться.

«Твоя мать была всего лишь дешевой шлюхой. Такие женщины долго не живут. Их используют и выбрасывают. Так они служат своей цели».

Это был один из самых долгих и «душевных» — в глазах отца — разговоров, которые он когда-либо вел со мной. Правда, как я узнал позже, была далека от того, что он мне говорил.

Меня вырвали из рук матери вскоре после того, как заставили родить меня, и бросили в дом незнакомцев, связанных с Братвой — русской мафией. С того момента, как я сделал первый вдох, меня приучили к жизни преступника. Смерть, ненависть и верность только одному человеку.

Моя мать была молодой русской девушкой, у которой были надежды и мечты. Такова была моя фантазия. Ей, несомненно, внушали, что она должна оставаться покорной и безропотной. Надежда могла заставить любого делать то, что ты хочешь.

Я не знал ее, ничего не знал о ней из собственного опыта. Ее вытащили из постели посреди ночи, переправили в Америку и продали, как кусок мяса, тем, у кого были власть и деньги.

Тем, на кого я работал. А иногда и тем, кого я убивал.

Тем, кому нравилось ломать вещи. Разрушать их.

Тех, кто уничтожал человека до тех пор, пока от него не оставалось ничего, кроме тьмы, а от бывшей надежды — лишь безнадежная покорность.

Знакомый гнев, который я испытывал при мысли о судьбе матери, был подобен кислоте в моих венах. Я не позволял эмоциям играть роль в моей жизни. Они никогда не играли роли, кроме мыслей о матери, которую я никогда не знал, слишком юной девушке, которую бесчисленное количество раз насиловали и били, заставляли вытолкнуть ребенка, которого она, вероятно, не хотела, а затем использовали снова и снова.

Она была единственной вещью, к которой я когда-либо испытывал апатию. И какая-то часть меня ненавидела это, ненавидела ее за то, что она заставляла меня чувствовать что-то еще, кроме небытия, с которым я был так хорошо знаком. Мрачная тьма, которую я принял.

Мне не нужно было знать ее любовь, чтобы понять, что она была невинна, как многие другие молодые девушки, брошенные в эту жизнь.

На секунду я уставился на свои руки, которые за тридцать один год жизни не раз были в крови. Руки, которые вскоре будут пропитаны жизненной силой другого человека.

Это были пальцы и ладони, которые безжалостно убивали. Те, что лишили жизни моего отца, когда я узнал, что это он изнасиловал мою мать, стал моим отцом и в конце концов убил ее.

Мне не нужно было знать женщину, родившую меня, чтобы отомстить в ее честь. Это никогда не исправило бы зло, совершенное против нее — или против других беспомощных жертв, — но, черт возьми, мне стало легче.

Отцеубийство. Кто бы мог подумать, что это то, для чего я был рожден? Кто знал, что это моя личная терапия?

И именно убийство отца возвысило меня до того положения, в котором я сейчас нахожусь вместе с «Руиной» и Братвой. Очевидно, Братва считала, что я оказал им услугу, убрав отца-предателя, который передавал информацию Коза Ностре.

Я никогда не поправлял их, никогда не говорил им, что то, что я сделал, я сделал для себя и Саши, той девушки, которая была всего лишь ребенком и которой достался ад на земле. Пусть Братва думает, что я сделал это для них.

Это не имело никакого значения для конечного результата.

— Я слышал, что бедный ублюдок только и делал, что смотрел на дочь пахана, и заслужил это дерьмо.

От одного только упоминания о Пахане Леониде Петрове, лидере Братвы Восточного побережья, у меня стянуло кожу. Я не ответил и не подтвердил слова Максима. Я взглянул на него и увидел, как он указывает на сукиного сына, которого вот-вот расчленят и растворят. Максим выругался по-русски, но я проигнорировал его и сосредоточился на работе.

Послышался звук вспыхнувшей зажигалки, а затем сладкий, дымный аромат сигарилл, которые Максим получал по связям в Картеле. Все это я узнал за первые пять минут, проведенные в его присутствии сегодня вечером.

Меня позвали, и я пришел. Я делал свою работу, избавлялся от трупов и занимался своей жалкой гребаной жизнью.