Бессильная

Я не обращаю на него внимания и тяну за неподатливую ткань, которая прилипла к коже. Я ругаюсь под нос, когда наконец вижу участок обожженной, покрытой волдырями кожи под его ключицей. Она воспалена и липкая, и мне не нужно было наблюдать за тем, как напряжена его челюсть, чтобы понять, что это очень больно.

Я смотрю на него и вижу, что его глаза уже так пристально смотрят на меня, что я сглатываю, прежде чем спросить: — Где лечебная мазь?

У него пустое выражение лица. — Исчезла.

Я безуспешно пытаюсь моргнуть от растерянности. — Ты использовал ее на мне?

— Без колебаний. — Холодный, спокойный, собранный. Это Кай.

— Ну, это было... — шепчу я, пытаясь подобрать нужное слово.

— Бескорыстно?

— Глупо, — заканчиваю я вместо этого.

Я вздыхаю и бормочу: — Ты всегда усложняешь мне жизнь, не так ли?

Я поворачиваюсь на пятках и иду к берегу ручья. Я чувствую на себе взгляд Кая, когда опускаюсь на колени в поисках определенных растений, из которых можно приготовить самодельную мазь. Она не исцелит его чудесным образом, как это сделала бы мазь Целителя, но значительно облегчит боль и воспаление.

К счастью, большинство нужных мне растений растут вблизи воды, так что найти их не составит труда. Пока я ищу ингредиенты, я перекусываю вареным кроликом. После долгого хождения вверх и вниз по течению ручья, на котором пировали комары, я, наконец, измельчаю камнем найденные листья и стебли. Добавив в измельченные растения воды, я получаю зеленую густую пасту.

Я поворачиваюсь и вижу, что Кай все еще наблюдает за мной, когда я возвращаюсь к нему почти через полчаса. Я стою над ним, не обращая внимания на его взгляд, держу в руках камень с мазью и еще раз осматриваю его рану.

— Ты полна всевозможных сюрпризов. — Он кивает на зеленую жижу на моих пальцах. — Талантливая штучка, не правда ли?

Я накладываю мазь на рану, и он шипит, когда она жжет. — Дочь Целителя, помнишь?

— Трудно уследить за твоими многочисленными навыками. — Еще одно ворчание от боли, прежде чем он раздраженно добавляет: — Чума, Пэйдин, что это за чертовщина?

Я фыркаю. — Кто бы мог подумать, что будущий Энфорсер такой ребенок?

Я наношу на его кожу еще мазь, и он скрипит зубами. — А кто знал, что девчонка из трущоб способна на пытки.

— О, пожалуйста. Не надо так драматизировать.

— Знаешь, я не совсем уверен, что ты не пытаешься меня убить.

Я вздергиваю бровь. — Значит, ты все-таки не доверяешь мне?

— Я не доверяю этому, — говорит он, бросая скептический взгляд на зеленую пасту, которой я натираю его рану.

Я громко смеюсь, качая головой.

Он вдруг замирает от моего прикосновения, его глаза пляшут между моими, на губах застыла улыбка.

Я прочищаю горло. — Итак... — Я силюсь что-то сказать, но в конце концов решаю, что пусть говорит он. — Ты слышал о моем доме, так расскажи мне о своем. Каково было расти во дворце?

Он смотрит на меня, выражение его лица пустое. — Жизнь в замке не так привлекательна, как может показаться. Там может быть холодно, тесно. Не говоря уже о том, что за тобой постоянно наблюдают посторонние глаза. Его губы дрогнули в намеке на улыбку. — Но мы с Киттом сделали его домом. Чума, мы правили этим местом. Мы сделали... — Он зашипел сквозь зубы, прервав свои слова. — Черт, Пэйдин, теперь я уверен, что ты пытаешься меня убить.

— Да ладно тебе, — смеюсь я, накладывая на его рану еще немного мази. — Это только жжет.

Он тычет меня в живот, старательно избегая раны. — Тебе пришлось дать мне пощечину, когда у тебя болела рана, так что, думаю, я могу немного пожаловаться.

Я бросаю на него взгляд. — Это и есть жалоба? — Он сужает глаза, но я вижу в них веселье. — Извини, — вздыхаю я. — Продолжай свой рассказ и свою маленькую жалобу.

— Как я уже говорил, — продолжает он с раздражением, — мы с Киттом сделали дворец домом. Мы подружились со слугами, бегали по коридорам, прогуливали балы, чтобы пробраться в подвал и напиться, чтобы забыть обо всем и просто смеяться, пока не взойдет солнце. Мы дрались, наверное, почти в каждой комнате дворца. Дважды.

Он скрипит зубами, когда я накладываю на рану еще мазь, и бросает на меня раздраженный взгляд, прежде чем продолжить. — Но нам это было необходимо. Постоянные спарринги и глупые розыгрыши, которые мы устраивали над бедной Гейл и остальными ничего не подозревающими слугами. Ведь когда мы не смеялись и не отвлекались, мы тренировались и учились. Хотя для нас обоих это выглядело очень по-разному.

Он смотрит мимо меня на голубое небо, нарисованное над головой, его серые глаза сканируют облака, когда он говорит: — Я не помню своей жизни до того, как стал будущим Энфорсером. Я не помню дня, когда начались все тесты, Испытания и тренировки. Такое ощущение, что так было всегда. — Он невесело усмехается и вздыхает: — Судьба — забавная, переменчивая штука, не дающая тебе выбора, как жить.

Я перестала втирать мазь и теперь пристально смотрю на него. — А твое обучение? Каким оно было?