Бессильная

Глубокий бассейн с хрустальной водой искрится в лучах солнца, слегка подрагивая на теплом ветерке. Приветливо и чудесно. Я моргаю. Я не видела этого бассейна, когда сидела на дереве и вела разведку. Но опять же, сверкающая вода окружена деревьями, почти поглощена листвой вокруг.

Я практически спотыкаюсь, когда спешу к ней.

Вода. Вода. Вода.

Я так хочу пить, так жадно глотаю как можно больше. Потом развести костер, приготовить кролика и…

В воде что-то плещется.

Теперь я гораздо ближе, солнце не так слепит, отражаясь от прозрачной поверхности, и я могу разглядеть очертания сверху. Очертания человека. Я крадусь вперед, вытаскивая лук из-за груди и сжимая его в кулаке.

Фигура не двигается.

Фигура с грязными светлыми волосами, прилипшими к загорелому лбу.

Фигура с такими же стеклянными зелеными глазами, как и у короля, не отрываясь смотрит в голубое небо.

Из моего горла вырывается придушенный крик, от которого птицы разлетаются по деревьям вокруг меня.

Китт.

Он мертв.

Я задыхаюсь, спотыкаясь о край бассейна. Я могу ненавидеть его отца и королевство, которым он однажды станет править, но это не значит, что я хочу видеть его мертвым. Эта мысль поражает меня, учитывая, как сильно я жажду такой участи для короля, который так похож на него. Но что, если на этом сходство между ними и заканчивается? Что если есть надежда на то, что принц выйдет из тени своего отца, пойдет по его стопам и произведет перемены в своем королевстве?

Я заставляю себя встретить его блестящий взгляд, в котором я теперь вижу только потенциал принца, а не присутствие его отца. Эти некогда веселые зеленые глаза больше никогда не зажмурятся от смеха. Вместо этого они смотрят в пустоту, широкие, тусклые, лишенные жизни. Кривая ухмылка больше никогда не украсит его губы. Вместо этого его рот сжался в тонкую линию — синюю, зацелованную холодом смерти.

Я прыгаю в бассейн, желая вытащить его из этой водной смерти.

Вместо этого мои ноги упираются в твердую землю.

Мои кости запели от удара, казалось, что они вот-вот треснут от силы.

Я моргаю от боли, но это нисколько не помогает прояснить мое замешательство. Под моими ногами вдруг не оказалось ни лужи, ни Китта, замершего на ее поверхности. Я с недоверием смотрю на грязь под собой, пытаясь понять, что происходит.

— Помоги мне.

Я выбиваю стрелу и натягиваю лук, даже не успев повернуться лицом к обладателю этого срывающегося голоса.

Я ахаю.

Это я.

Глубокие голубые глаза смотрят на меня — печальные, голодные глаза. Длинные серебристые волосы, спутанные и матовые, свисают с головы маленькой девочки. Она — я — маленькая, такая маленькая. Слабая, изможденная и широко раскрытыми глазами смотрит на меня.

Она протягивает костлявый пальчик ко мне. — Пожалуйста, — шепчет она, хныча. Я отшатываюсь назад при звуке этого разбитого голоса и едва не теряю равновесие, когда она делает шаткий шаг ближе.

Это все не по-настоящему.

Я поворачиваюсь, готовая бежать от этого кошмара, но едва не натыкаюсь на еще одну маленькую Пэйдин с впалыми щеками и впалыми глазами.

Я в бреду. Я обезвожена.

Я прикусываю язык, чтобы не закричать, поворачиваюсь направо и вижу, что на меня смотрит еще одна голодная версия меня самой.

Я окружена. Полностью окружена умоляющими Пэйдин. Они делают шаг вперед, умоляя меня помочь им, протягивают руки, пытаясь ухватиться за меня.

На этот раз я не пытаюсь сдержать крик.

Они приближаются, теснят меня. Я плачу, растерянная и…

Нет, не в бреду.

Они, пошатываясь, направляются ко мне, ища помощи, которую я не могу им оказать.

Это Эйс.

Даже зная это, я все равно не могу смотреть на них, смотреть на себя. Невыносимо слышать, как они умоляют о помощи, а я ничего не делаю. Это была я. Когда-то я была голодной и грустной девочкой. Потому что когда умер мой отец, умерла и часть меня.

Это не настоящее. Это не настоящее. Это не настоящее.

Я кричу, падая на колени и сжимая голову в отчаянии.

— Я знаю, что это ты, Эйс, — кричу я сквозь стиснутые зубы. Я слышу надменный смех, который становится все громче, когда он направляется ко мне. Сделав глубокий вдох, я встаю на ноги, дрожа от отвращения и ярости, готовясь к тому, что меня окружат болезненные Пэйдин.

Но мольбы прекращаются, Пэйдины исчезают, и передо мной остается только Эйс. Его взгляд падает на стрелу, направленную ему в грудь, а затем возвращается к моему. У него хватает наглости ухмыляться.

— Привет, Пэйдин. — В его голосе звучит самодовольство, и он приподнимает бровь. — Понравилось ли тебе встретиться со своим молодым я?

— Ты больной, — выплевываю я, натягивая тетиву.

Он вздыхает, ему уже наскучил наш разговор. Задрав нос, он говорит: — Просто позволь мне взять твой ремешок, и я пойду. — Пауза. — На самом деле, я даже позволю тебе снять его самой, чтобы я тебя не порезал.

— Как щедро. — Я практически рычу на него. — Но я откажусь от этого предложения. — Я оскалила зубы и вздрогнула от того, чтобы послать стрелу в его черное сердце.