Бесславие. Преступный Древний Рим

Какое влияние на преступность оказала организованная согласно новому проекту и невероятно разросшаяся государственная машина? Один немецкий ученый настаивает, что рост мощи государственного аппарата автоматически означал снижение уровня преступности. Разбиение территории империи на гораздо более мелкие провинции, подчинение каждой из них неимоверному числу чиновников и разделение функций военных и гражданских властей — всё это весьма упростило правительству задачу отслеживания, предания суду и наказания правонарушителей. Насильственная преступность, предположительно, и вовсе резко пошла на спад во всех слоях общества одновременно под влиянием христианской морали и усиленного надзора со стороны властей. К тому же у государства появились огромные дополнительные ресурсы для целенаправленного выявления подозреваемых в убийствах, а более сострадательная христианская идеология привела к повсеместному отказу от смертной казни в пользу лишения свободы виновных в преступлениях малой и средней тяжести — от краж и клеветы до супружеских измен и колдовства. Высшую меру наказания стали приберегать для самых гнусных и неисправимых преступников, которых никакая тюрьма не могла бы исправить.

Ряд факторов, однако, заставляет нас скептически относиться к такому оптимистическому взгляду на проблему преступности в поздней Римской империи. Прежде всего, отметим серьезное ухудшение экономического положения жителей империи. До правления Диоклетиана государственный аппарат был невелик и на его содержание уходило, вероятно, не более 5–6% от общего объема экономики империи. При этом порядка двух третей государственных расходов шло на содержание армии. В результате же предпринятого Диоклетианом резкого увеличения численности как армии, так и бюрократии при прежнем объеме экономики налоговое бремя возросло примерно до 7–8% от валового продукта империи. Вроде бы мелочь по меркам современности, когда государственные расходы в большинстве западных стран доходят порой и до 50% от ВВП. И рост налоговой нагрузки на экономику на 2–3% от ее объема выглядит весьма умеренным, но лишь до тех пор, пока мы не внесем поправку о низкой доле экономически активных граждан, то есть реальных налогоплательщиков. С учетом сказанного выходит, что дополнительные расходы на содержание даже этого не самого крупного государственного аппарата привели к повышению налогов как минимум на 30%. Попробовал бы кто-нибудь в современном мире поднять налоговые ставки разом на 30% — уличные беспорядки были бы гарантированы.

А потому всё больше появлялось бедняков. Основная масса сельских жителей и занятых ручным трудом горожан, вероятно, едва сводила концы с концами. Трудящиеся могли заработать на пропитание своим семьям — но и только: сбережений или запасов на черный день позволить себе никто не мог. Рост налогов отбросил многих за черту бедности. Современная криминология усматривает прямую корреляцию между нищетой и склонностью к совершению определенных видов преступлений, прежде всего воровства и насилия. Это позволяет предположить, что по мере обнищания простых жителей Римской империи криминогенная обстановка наверняка усугублялась.

Древние источники, к сожалению, не позволяют нам судить о статистике преступности подобного рода. Зато они прекрасно документируют всплеск покушений на захват власти всевозможными полузаконными и самозваными претендентами на титул императора. В разгар кризиса III века в течение пятидесяти лет нашелся пятьдесят один претендент на престол. Подобные кризисы случались и прежде, но на закате империи они заметно участились и приводили к военным действиям внутри границ чаще, чем в первые века ее существования. Особенно серьезный оборот ситуация приобрела после чудовищного разгрома римлян готами под Адрианополем (современный турецкий Эдирне у границы с Болгарией) в 378 году. После этого готы обосновались в пределах границ империи с собственной армией и военным командованием, а вскоре их примеру последовали и другие варварские племена, возобновившие вторжения начиная с 406 года.

Были и другие длительные периоды утраты центром контроля над окраинами. Сосредоточившись на отражении военных угроз извне, империя пускала происходящее в отдаленных провинциях на самотек, а местные жители перетекали под защиту местных вождей. Мы уже видели подобный пример самоорганизации у багаудов. С разрастанием гражданских войн, вероятно, росло и число солдат разгромленных армий и дезертиров, пополнявших шайки вольных разбойников. Недаром, вероятно, был принят отдельный закон против беглых солдат, ворующих по ночам урожаи с полей и нападающих из засады на путников (Кодекс Феодосия, IX.14.2). Другим законом мужчинам во избежание смертоубийства запрещалось носить при себе оружие, равно как и заниматься его изготовлением (Новеллы, LXXXV). Едва ли новый закон понадобился лишь для того, чтобы еще раз подтвердить и ранее действовавший аналогичный запрет. Скорее всего, он стал неизбежной реакцией властей на участившиеся случаи вооруженных уличных нападений.