Бесславные ублюдки, бешеные псы. Вселенная Квентина Тарантино

Первое издание книги Леви вышло в 1999 году, но во втором, 2001 года, он практически не внес изменений в материал. Вместе с тем уже в 2001 году было видно, — а с позиции сегодняшнего дня это особенно заметно, — что «эффект Тарантино» оказался куда более эффектным и долгоиграющим, можно даже сказать, эффективным. Впрочем, Леви ограничивается независимым американским кинематографом и работает с тем материалом, который в самом деле позиционировался как «тарантиновский» в рамках узкой сферы. Но «тарантинизация» оказалась куда глубже и шире. Шире — географически, а глубже — исторически и социокультурно. Относительно географии и социально-культурного фактора нужно оговорить особо то, что по крайней мере в российском обществе каждый оригинальный, более или менее выходящий за пределы традиционных жанровых ограничений фильм непременно наделялся эпитетом «тарантиновский». Просто это был удобный язык описания. Когда кто-то хотел купить что-то в духе «Криминального чтива», ему советовали «Подозрительные лица» или «Чем заняться мертвецу в Денвере». Расскажу историю из личного опыта. Отец одного моего друга детства коллекционировал видеокассеты. Однажды, когда я зашел к другу в гости, чтобы взять какую-нибудь кассету для вечернего просмотра, его отец порекомендовал мне «Два дня в долине». И когда я поинтересовался, что это, он ответил: «Отдаленно напоминает „Криминальное чтиво“, что-то в этом духе». Разумеется, отец моего товарища не читал критику, но он безошибочно мог угадать тарантиновское влияние на кино. И оно в самом деле ощущалось. Более того, на обложках многих видеокассет писали, что это «кино в духе Тарантино». Это писали даже тогда, когда кино было совсем не в духе Тарантино. У моего друга, культуролога Антона Кораблева, до сих пор хранится VHS с первыми эпизодами сериала «Улицы разбитых фонарей», на которой написано «Тарантино а’ля русс». На тот момент поклонник режиссера Антон, конечно, купил эту кассету, тогда еще не зная, что такое «Улицы разбитых фонарей». Он понял, что с сериалом что-то не так, когда посмотрел первые двадцать минут первого эпизода.

Но относительно многих фильмов, как, например, «Два дня в долине», были основания рассуждать как о «тарантиновских». Это связано в том числе с географической широтой «тарантинизации» кинематографа. Далее я перечислю те фильмы, которые так или иначе могут быть названы культовыми, пускай и в значении minor cult, и которые, что самое главное, воспринимались как якобы «тарантиновские», что многое говорит о силе имени и энергии режиссера. И, кстати, это, а не только то, что подразумевает под этим словосочетанием Эммануэль Леви, может быть названо «эффектом Тарантино». Последователи Тарантино были не только в рамках американского независимого кино: по большому счету «эффект Тарантино» начал сказываться тогда, когда, по мнению Леви, он закончился. Например, фильм немецкого режиссера Тома Тыквера «Беги, Лола, беги» (1998)[386], состоящий из трех новелл, в которых проигрывался один и тот же сценарий развития событий, но каждый раз Лола что-то меняла, чтобы добиться того результата, который ей был нужен, — считался в России вполне тарантиновским. Очень важно, что кино заигрывало с молодежной культурой (прежде всего электронная музыка), и потому хорошо вписывалось в контекст восприятия. Однако если «Беги, Лола, беги» хорошо продвигали и потому картина пользовалась спросом, то другой немецкий фильм потерялся среди потока «лицензионных» видеокассет компании «Екатеринбург Арт». Фильм «Верняк» (1999), возможно, был даже более «тарантиновским», чем «Беги, Лола, беги». Например, в кино был эпизод, в котором один из героев, в гневе хлопнув дверцей сейфа, оторвал большой палец своему другу. Поскольку палец остался в сейфе, который друзья хотели обчистить, его пришлось забирать с собой. Черный юмор, неординарный сюжет, интересные герои и ритм, который в 1999 году казался динамичным, — все это делало кино «Тарантиновским». Его и сегодня можно считать молодежным minor cult, но, конечно, с точки зрения исторической перспективы.