Бесследно исчезнувшая

Анника сделала глубокий вдох: полная женщина была нисколько не виновата в ее семейной ситуации.

Она могла бы остаться одна в квартире Джимми (нет, ее и Джимми квартире) при отсутствии детей каждую вторую неделю и его постоянном отсутствии. Они, пожалуй, смогли бы видеться по выходным: Джимми приезжал бы в Стокгольм или она в Норчёпинг, это ведь не так далеко, всего какие-то сто семьдесят – сто восемьдесят километров, ерундовое расстояние. И Серена, с ее холодными темными глазами и твердым как камень телом, могла бы находиться там постоянно…

Поезд сбавил скорость. Анника чуть не завалилась на мужчину, которого ранее ткнула в голову локтем. Двери открылись на станции «Медборгарплацен», и люди устремились наружу. Анника присоединилась к ним, хотя для нее было немного ближе добираться до дома, если бы она проехала еще остановку, до «Сканстулла», но ей срочно понадобилось на свежий воздух.

А если она переедет вместе с Джимми в Норчёпинг? И позволит детям постоянно жить у Томаса? Им не требовалось бы совершать не самые приятные поездки на метро в часы пик, они смогли бы ходить в школу пешком и, пожалуй, забегать домой на обед или на переменах…

И встречаться с ними каждые вторые выходные? Немыслимо.

И кому она сделала бы лучше?

Анника поправила сумку на плече и ускорила шаг.

Нина Хофман стояла перед входной дверью и смотрела на прикрепленную к ней табличку. Четыре фамилии, шведские и иностранные, здесь вместе жили люди, посчитавшие такой порядок вещей необходимым для себя (но это, пожалуй, не касалось детей). Семья не всегда означала кровные узы, хотя они тоже могли иметь место, но в первую очередь речь шла об ответственном сознательном выборе индивидов, вовсе не обязательно происходивших из одной части мира.

Она позвонила в дверь. Ее открыла девочка-блондинка со светлыми глазами. Нина сразу же узнала в ее маленьком личике черты красивого правительственного чиновника, которого видела вчера.

– Привет, меня зовут Нина, – улыбнулась она. – Я хотела бы встретиться с твоей мамой.

Девочка сделала шаг назад и крикнула в направлении кухни:

– Мама! Оперативный аналитик здесь.

Потом она быстро исчезла в комнате с левой стороны коридора.

Анника Бенгтзон вышла в прихожую, вытирая ладони кухонным полотенцем.

– Добро пожаловать, – сказала она и протянула руку. – У меня там одна штука в духовке, поэтому не могли бы мы…

Нина сняла куртку и туфли и незаметно огляделась. Квартира произвела на нее впечатление. Она имела стеклянные двери и высокие потолки с лепниной, а в зале прямо впереди Нина заметила балкон и изразцовую печь. Она прошла вслед за журналисткой направо, в довольно тесную и непрактичную кухню. К одной из ее стен был приставлен маленький столик с тремя стульями, покрытый хлопчатобумажной скатертью с узором в виде красно-белых квадратов.

– Хочешь кофе? – спросила Анника Бенгтзон.

– Нет, спасибо, – ответила Нина.

Она расположилась у стола, а репортерша наклонилась и заглянула сквозь стекло в чрево старомодной газовой плиты. Там внутри лежало филе какой-то рыбины. По мнению Нины, она напоминала лосося, а из ее самой мясистой части торчал термометр.

– Честно говоря, я немного удивилась, когда ты позвонила, – сказала Анника. – И обрадовалась. – Она улыбнулась Нине, блуждавшей взглядом по поверхности стола, и села напротив нее. – Я разговаривала с комиссаром после обеда. И он оказался на удивление доброжелательным, пообещал, что кто-нибудь свяжется со мной. Ты в курсе, что у него на уме?

Нина удивленно посмотрела на нее:

– А я поняла так, что ты захотела встретиться с нами, поскольку у тебя есть информация для нас по какому-то старому случаю.

Анника не ответила, она смотрела на свою гостью сузившимися глазами. Нина ждала.

– Я не говорю о вещах, о которых нельзя говорить, – произнесла Анника Бенгтзон тихо. – Если что-то надо обнародовать, я стараюсь довести это до всеобщего внимания. Если нет, все остается у меня.

Нина знала, что это правда, журналистка так никогда и не рассказала никому о случившемся на ферме. Филипп просто пропал, фискальные власти пытались взыскать с него экстренный налог, поскольку он не подавал декларации за последние годы, но никто не заявил о его исчезновении, никто не хватился его. Два человека, составлявшие ему компанию в Марокко, были заочно арестованы по обвинению в мошенничестве с банковскими карточками и считались сбежавшими по этой причине. Никто не думал, что они мертвы. Никто не знал этого, за исключением Нины, Анники и людей с фермы.

– Меня интересовал только один вопрос, когда я звонила комиссару, – сказала Анника Бенгтзон. – О Виоле Сёдерланд. Ты занимаешься ее случаем?

Виола Сёдерланд? Невероятно богатая дама, исчезнувшая сто лет назад? С большими долгами?

– Занимаюсь ли я?.. Нет, с какой стати?

– Я получила задание от моего главного редактора отыскать ее.

Нина посмотрела на Аннику:

– Не самая простая задача…

Анника почесала голову:

– И я хотела узнать, не получил ли данный случай какое-либо развитие за последние двадцать лет, и тогда комиссар пообещал, что кто-нибудь позвонит мне…