Бессмертники — цветы вечности

В общей камере на появление Литвинцева никто не обратил особого внимания, и, заняв свободный уголок на необъятно широких нарах, он тут же лег. Был уже вечер, маленькая лампочка под высоким потолком камеры светила в треть накала, чужие незнакомые люди, каждый из которых был занят самим собой, тоже укладывались на ночь, и то, что все они были такими незнакомыми и такими погруженными в свои собственные несчастья, создавало иллюзию почти полного одиночества. Во всяком случае они не отвлекали его пустым праздным любопытством, не занимали ненужными разговорами или бесполезными жалобами, не мешали думать.

А думать было о чем. Провал собрания на Телеграфной, арест целой группы партийных активистов и боевиков были столь неожиданны и так круто меняли его собственную жизнь, что в первые часы просто опускались руки. Хорошо, что именно в эти часы рядом были товарищи, менее опытные и нуждавшиеся в его поддержке. Поддерживая их, помогая им, он помогал и самому себе. Хотя никто из них об этом даже не догадывался.

Сейчас, когда их развели по разным камерам, у него появилась возможность собраться с мыслями. Прежде всего хорошо то, что они не в одиночках. О чем это говорит? Во-первых, о том, что за серьезных преступников их не принимают, и, во-вторых, что полиция пока даже не подозревает, что в руках у нее оказалась целая группа боевиков, расправа с которыми обычно бывает короткой и жестокой.

Еще там, во дворе безсчетновских домов, спешно выпроваживая участников, собрания и предвидя дальнейшее развитие событий, он изъял у боевиков их револьверы. Теперь, взятые без улик, и, главное, без оружия, они могут вести себя без особых опасений и требовать освобождения. И он не сомневается, что все они вскоре опять будут на свободе.

И все-таки покоя в душе не было. Он ничего не знал о судьбе комитета, о Накорякове и Скворцове, только что избранных делегатами на пятый съезд партии, о представителе центра, которого в те критические минуты он поручил заботам Давлета. А Варя? Что с ней стало потом? Где она сейчас?..

В полицейском управлении их группу продержали довольно долго. В группе было десять человек — семь мужчин и три женщины. Женщины оказались не из пугливых, держались смело и независимо, делая вид, что никого тут не знают. В общем-то так оно и было: боевиков в партийной организации знали немногие, да и сам он знал из них только одну — члена комитета учительницу Лидию Ивановну Бойкову.

Из того, что при них никого в управление больше не привели, можно было заключить, что остальным удалось-таки благополучно рассыпаться и добраться до своих квартир. Но ведь могут взять и на квартирах. Не сегодня, так завтра, причем по любому другому поводу, — способности уфимских полицейских на такие дела хорошо известны.

Оставалось ждать и надеяться, что все обойдется. Однако ждать в неизвестности трудно вдвойне. Тем более, когда сам ты уже никому ничем не поможешь и — более того — ждешь решения собственной судьбы.

Арест для революционера всегда не ко времени: столько дел задумано, столько не завершено, а тебя вырывают из этой работы, ломают все твои планы, рвут с таким трудом налаженные связи, зачастую известные только тебе одному Кто заменит тебя на свободе и продолжит твое дело? Сколько времени потребуется, чтобы найти и вновь связать оборванные полицией нити? Как пойдут дела у других — без тебя, без твоих знаний и опыта, без всего того, что осталось у тебя в душе?

Этот арест для Петра был слишком неожидан. Накануне он только вернулся с заводов, ничего не успел предпринять, а тут — собрание, нужны боевики для охраны. Боевиков он привел, наладил наблюдение, но произошло что-то непредвиденное, появилась полиция… Конечно, место для такого многолюдного хора товарищи выбрали, не подумав. Если бы тот же Назар или Черепанов посоветовались с ним, он бы устроил все иначе. Однако когда дело задумывалось, в Уфе его не было, а потом, должно быть, откладывать уже было нельзя. И все-таки поторопились товарищи, забыли об осторожности, о том, что это уже не девятьсот пятый год.

Вспоминая о поездке по уральским заводам, он еще больше досадовал на свой нелепый арест. Что будет с экспроприациями, которые они подготовили с Артамоновым и другими уральцами? Особенно в Сатке. Артамонов, конечно, будет ждать, как и условились, но кто сообщит ему об его аресте и передаст приказ действовать самостоятельно? Остается надеяться, что к марту он все-таки выйдет на свободу. Без вины больше месяца в тюрьмах, говорят, не держат. Значит должны выпустить и его…

Уснул он под утро с теплыми и светлыми мыслями о Варе. Потом она пришла в его сон, маленькая, хрупкая, с прекрасным детским лицом и удивительными смеющимися глазами. Вокруг был глубокий белый снег. Он нес ее по этому снегу на руках — мимо каких-то строений, людей, деревьев, по залитому солнцем белому полю, которому не виделось ни края, ни конца.